Бумажный герой - читать онлайн книгу. Автор: Александр Давыдов cтр.№ 89

Да, ты прав, осторожный Фома: истинное безумие отправляться в путешествие без карты, без руля, ветрил, компаса и каких-либо навигационных приборов. Все ж, надеюсь, что по пути нам приоткроется таинственное значение нашего порыва в неизведанное, которое может оказаться и умопомрачительно сложным, и самым простейшим. А терять нам уж точно нечего, поскольку все мы тут жизненные банкроты. Лишь сохранили суверенное право на любой безумный поступок. Здесь, в нашем санатории, который больше напоминает дурдом, а то и концлагерь, – чересчур тут много насилия, хотя и остались далеко в прошлом столь дикие методы «лечения», как влажная укрутка, инсулиновые и электрошоки и тому подобное варварство. Однако насилие психологическое еще, наверно, хуже физического. Это ж полный произвол по три раза на день вкалывать здравомыслие прямо нам в задницу. Но не помню, что кого-нибудь излечили от божественного безумия, – то есть так и не удалось погасить теплящуюся в каждом из нас искру гениальности. А может быть, любой смысл и вообще-то банален, этот фетиш человечества? Кажется, наш век изгваздан или пошлыми, или фиктивными смыслами и вообще-то забит под завязку всякой бестолочью и паскудством. Смысл сам по себе мало чего стоит, – надо еще им умно распорядиться. Скажу, между прочим, что в наше время, когда жизнь безумна и фантастична, здравомыслящие люди как раз наименьшие реалисты. Нет, мы с вами не какая-нибудь банальность или всеобщее место, а свободные люди, имею в виду – внутренне: учитывая нашу жизненную непригодность, никакие силы, власти и авторитеты с нас никогда не взыщут за ошибку, запинку, заблуждение, неверный курс, неточное слово да и за любую чушь и нелепость. Всякое шутовство нам простится за даже мелкую жемчужинку истины.

Но вот за нашу игру, наверняка не входящую в список рекомендованных Минздравом, с нас, думаю, взыщут. Сами знаете: здешняя администрация в любой самодеятельности подозревает революционный заговор, да и вообще дух вольности ей претит, и, к тому ж, они везде видят происки мировой закулисы, – а к чему нам лишние неприятности? Поэтому, товарищи, следует соблюдать конспирацию. За нее ответственным стоит назначить кого-нибудь из палаты революционеров. Я-то, конечно, не подхожу, поскольку иногда слишком громко мыслю, так что медперсоналу удается подслушать мои сокровенные думы. Предлагаете Че Гевару? Но, Че, ведь ты плохой конспиратор, излишне болтлив и чистосердечен, чересчур у тебя пылкое сердце. Как помню, пять твоих заговоров было тотчас раскрыто, – сам же о них трепал любому встречному, включая нянечек и санитаров. Вот Азеф, он настоящий иезуит, по ведь предатель по натуре. Наверняка и нас бы предал. Но, к счастью, он уже три года в кататонии – замер, как статуя, в своей палате, видно, так и не решаясь сделать выбор между охранкой и революцией. Ленина и Троцкого, если помните, полгода как выгнали из нашего санатория, признав симулянтами; они теперь, – правда, под другими фамилиями, – заседают в Госдуме от системной оппозиции. Выходит, теперь лучший из нас революционный конспиратор это Карлос Шакал, несмотря на свой латинский темперамент. Да-да, я тебя узнал, несмотря на фальшивую бороду, парик, черные очки и накладные брови. Глаз у меня наметанный, умеет разоблачать любую видимость. Кто за Карлоса? Так, решено! Общее молчанье – знак согласия. Приступай, старина, не мне тебя учить практической конспирологии. Не знаю уж, как там у вас принято: тройки, пятерки, явки, пароли, схроны и еще фиг знает какие хитроумные уловки.

Вообще-то здесь давно надо бы устроить небольшую революцию или мятеж, по крайней мере. Пускай Минздрав – или как он теперь называется – отменил карцеры и смирительные рубахи, но воровство тут у нас беспардонное. Какая наглость: давать нам котлеты с могильными червями, от которых несварение желудка, а потом еще издевательски называть засранцами, – по этому поводу я уже неоднократно обращался в Европейский суд, но до сих пор не получил ответа. Однако стоит учесть исторический опыт: революция – это лишь миг свободы, а затем вакханалия, попранье всех человеческих и юридических норм. Я, отчасти консерватор, по крайней мере враг анархии, убежден, что надо беречь даже дурные институции, – пусть они самое ветхое, драное пальтишко, но сквозь его прорехи зияет уж стопроцентный троглодит. Каждый из нас даже и про себя не ведает, на какие он способен зверства, если б не полиция, прокуратура, суд, вся властная вертикаль и общественное мнение. Любая революция – тщетный порыв к Золотому веку, а на деле всех отбрасывает в пещерный. К тому ж, как известно, она маньякальная, серийная мать-детоубийца. Надо признать, что и, в принципе, человеческая история не знала ни единой эпохи блаженства. Добросовестный ученый ее описывает как историю всяческого насилия и гуманитарных катастроф. Правда, меж историками попадаются фантасты, всячески разукрашивающие период, ими избранный для научных штудий, – а может быть, в него даже и чистосердечно влюбленные. Почему бы и нет, коль он их неплохо подкармливает?

Друзья мои, уверяю вас, революция – не выход. Уж я-то знаю, сам когда-то был бунтарем и талантливым демагогом. Старожилы помнят, какую мы тут лет десять назад развели демократию. Я при поддержке младшего медперсонала был избран председателем совета, – уже не помню, как он точно назывался. И что в результате? Мой общественный пост оказался чистой фикцией. По сути, никаких полномочий, – как тут справиться с анархией, произволом психов буйных над законопослушными? Понятное дело, все кончилось диктатурой, не кровавой, а какой-то невыносимо занудной. А я лишь приобрел ценный опыт заблуждений и разочарований. И вот теперь, с его высоты утверждаю, что только безответственные придурки пытались лечить историю хирургическими методами. Люди же ответственные, мыслящие, только угрюмо ворчали себе под нос, ругая всеобщее паденье нравов, или, в крайнем случае, сочиняли умные книги, предвещая крах современной им цивилизации. Но если это считать терапией, то она еще бесполезней: либо эти с виду чисто научные труды, возбуждали самые разнузданные страсти, либо же они пылятся на книжных полках, доступные лишь кучке ученых или полуученых педантов, – точно как истории наших с вами болезней в здешнем архиве. Но, в отличие от нас с вами, мировая история – безнадежный больной, уже агонизирующий, которому не помогут никакие гуманистические припарки, таблетки здравомысленного реализма и критические уколы. От нее уже так и несет запахом смерти, как от здешнего морга, сколько б ни суетились гуманисты, доброхоты и всевозможные волонтеры. Тут я солидарен с ныне модными теоретиками-пессимистами, которые будто пребывают в какой-то вялотекущей депрессии иль многоречивой апатии. Их весьма авторитетное мнение для меня лучшее доказательство, что моя неприязнь к современности – не просто старческое брюзжанье.

Даже символика блаженства отлетела от нашего горького века. И глядите, как скачут биржевые индексы, суля неминуемую катастрофу; уже иссякает нефть, которая будто кровь в жилах мировой экономики. Но мы, отчаянные и отчаявшиеся мореходы, выбираем жизнь, – иль она сама нас выбрала. Избираем единственный выход – удалиться от истории вовсе: от нее отплыть подальше океаном вечности в поисках внеположного ей Золотого века. Корабль плывет, значит, мы уже сделали выбор – предпочли морское мирскому, все лишнее оставив на берегу, чтоб отыскать девственную землю в отличие от века сего, уставшего, изверившегося. Да, это побег – тот самый, что перегонки со смертью. Все мы тут повязаны даже не одной ниточкой, а многими, – и напрасно враждуем. Кажется, люди рядом: дышат, сопят, храпят, страдают. Но откуда ж тогда неизбывное чувство одиночества? Ведь предстоим общей судьбе. Разве кто-нибудь из нас бессмертен? Ты, Мафусаил? Вряд ли. Ты, конечно, самый давний пациент нашего санатория, пересидел не один десяток главврачей и завхозов, но у меня-то глаз наметанный, уже разглядел в твоем облике будущую посмертную маску, значит, наша черная матушка и за тобой охотится. Впрочем, если жизнь незначительна, то и смерть нетрагедийна. Какие у нас тут события? Лишь мелкие склоки да грошовые тяжбы, – не отстаиванье каких-либо принципов, а больше от скуки. Много мы тут пережили смертей, и что? Посудачили пару дней в курилке – и забыт покойник, даже если был яркой, заметной у нас личностью. Вот Агасфер, он, видимо, и впрямь бессмертный, судя по тому, что у него душа холодная и Бога он не боится. Однако с ним нам не по пути. Агасфер – пешеход, хочет сам прокладывать маршруты, не доверяясь своевольным морским течениям. Уже пару лет я его не встречал ни в столовой, ни в кают-компании, ни на спортивной площадке, ни на собраньях и тренингах. Будем верить, что хоть ему-то побег удался, хотя, что толку в его бесцельной и бесконечной растрате пространства и времени? Мы же с вами обретем общее бессмертие в совершенном непроистекающем веке. Потому – свистать всех наверх и полный вперед!