Замечала ли миссис Уэллс Аннину неловкость и понимала ли ее причину, Анна не знала. Хозяйка дома относилась к ней с той же теплотой и беседовала с той же интимной задушевностью, как и в день первой их встречи, но Анне казалось, будто в манере Лидии теперь ощущалась некоторая холодность – как будто та внутренне настраивалась на неминуемый разрыв в их отношениях. С мужем она держалась так же отстраненно. Всякий раз, как Уэллс о чем-либо заговаривал, она просто молча глядела на него без тени улыбки, а затем переводила разговор на другое. Анну эти неявные знаки неудовольствия просто сокрушали, и в результате она еще отчаяннее пыталась заслужить доброе мнение госпожи. К тому времени девушка уже убедилась, что ее, по выражению Кросби Уэллса, «развели», но все душевные силы, которые помогли бы ей призвать хозяйку к ответу по поводу вымышленной мисс Маккей (о которой впредь ни словом не упоминалось), ушли на немилосердное самоуничижение и внутреннюю убежденность, что только она одна может искупить их с Кросби вину.
В деятельность «Дома многих желаний» Анну посвящали осторожно, мало-помалу. Наутро после прибытия девушки в Данидин миссис Уэллс показала ей гостиную нижнего этажа, и Анна в нее сразу же влюбилась: и в обитые бархатом ниши с диванчиками, и в зеленые стеклянные бутылки за барной стойкой, и в карточные столы, и в колесо рулетки, и в крохотную «исповедальню» с двойными створчатыми дверцами, где миссис Уэллс порою предсказывала судьбу за отдельную плату. При свете дня комната казалась нетронутой: пылинки, угодившие в ловушку солнечных лучей, что падали сквозь высокие окна, смотрелись взвешенно и впечатляюще. Анна благоговейно притихла. По приглашению хозяйки она шагнула на возвышение, крутнула колесо – и завороженно следила, как каучуковая стрелка, пощелкивая, скользит по направлению к джекпоту и с последним щелчком все-таки промахивается.
Миссис Уэллс не сразу стала приглашать девушку на вечерние сборища. Из окна своей спальни Анна наблюдала, как мужчины съезжаются, выходят из карет, снимают перчатки, проходят по дорожке и стучатся в дверь; вскоре после того сигарный дым начинал просачиваться сквозь половицы в ее комнату, приправляя воздух едким пряным привкусом и окрашивая свет лампы в серые тона. К девяти гул голосов сгущался до гомона и гвалта, перемежающихся взрывами смеха и аплодисментами. Анна слышала только то, что доносилось до нее снизу, хотя всякий раз, когда кто-нибудь открывал дверь на лестницу первого этажа, шум усиливался и девушке даже удавалось разобрать отдельные голоса. Ее любопытство понемногу обращалось в отчаяние, и спустя несколько дней она спросила у миссис Уэллс – очень робко, с бесчисленными извинениями, – не позволят ли ей поработать в баре. Теперь она вставала за стойку каждый вечер, хотя миссис Уэллс установила два правила: посетителям не разрешалось заговаривать с ней напрямую и танцевать ей запрещалось.
– Это она тебе цену набивает, – объяснил Кросби. – Чем дольше им придется ждать, тем больше за тебя удастся выручить, когда придет время выставить тебя на торги.
– Да полно, Кросби, – огрызнулась миссис Уэллс. – Какие такие торги? Не мели чуши.
– Сельское хозяйство – вот где золотое дно, – усмехнулся Уэллс. – А ведь я мог быть фермером, а ты моей фермершей. – Он обернулся к Анне. – Ничего страшного. Вот и моя мама была шлюхой, Господь упокой ее душу.
– Да он вас просто стращает, – запротестовала миссис Уэллс. – Не слушайте его.
– Мне ничуточки не страшно, – заверила Анна.
– Ей не страшно, – подтвердил Уэллс.
– А чего пугаться-то? – подхватила миссис Уэллс.
Действительно, Анна от души восхищалась девушками-танцовщицами. А тем дела до нее не было: если они к Анне когда и обращались, то: «Эй ты, Сидней!» или «Порт-Джексон», но та обижаться и не думала; она даже пыталась про себя подражать их усталому безразличию. Они приносили от джентльменов, играющих в карты, заказы на напитки и ждали, пока Анна не наполнит бокалы. Виски с содовой они называли «вискарь разбодяженный», а неразбавленный виски – «чистоган». Поднос с напитками они сдвигали к бедру или высоко поднимали над головою и шествовали назад сквозь толпу, распространяя вокруг себя облако пудры и приторный аромат грима и духов.
Двенадцатого мая обитатели дома номер тридцать пять по Камберленд-стрит поднялись спозаранку. В «Доме многих желаний» устраивалась вечеринка в честь морских офицеров и «джентльменов, имеющих отношение к морю», и к этому великому событию предстояло должным образом подготовиться. Миссис Уэллс наняла скрипача и заказала лимоны, хвойный джин, ром и несколько сотен ярдов бечевки: ее предполагалось порезать на куски, сплести и украсить каждый столик замысловатым венком.
– Первый я сплету сама – как образец, – говорила Лидия Анне, – а ты днем навертишь остальные. Я покажу тебе, как это делается, шаг за шагом, и научу закреплять концы.
– Еще не хватало – хороший манильский трос зазря переводить! – буркнул Уэллс.
Миссис Уэллс, словно не расслышав, продолжила:
– Венки всегда эффектно смотрятся, сдается мне; для тематического вечера в самый раз. Если бечевки сколько-то останется, мы еще и над барной стойкой ее навесим.
Завтракали все вместе, что случалось нечасто: Уэллс редко поднимался до полудня, а к тому времени, как просыпалась Анна, миссис Уэллс обычно уже уходила из дому. Сегодня миссис Уэллс заметно нервничала – наверное, волновалась за успех вечеринки.
– Очень красиво получится, – заверила девушка.
– Что ты еще придумаешь? – Уэллс был явно не в духе. – Вечеринка для старателей, по футляру от винтовки на каждом столике и отводящий желоб до самого бара? Или вот: «Вечеринка в честь простого человека. Для ничем не примечательных джентльменов безо всякого положения и связей». По мне, отличная тема.
– Анна, еще гренку? – спросила миссис Уэллс.
– Спасибо, мэм, нет, – отвечала девушка.
– В числе сегодняшних гостей даже один орденоносец будет! – всплеснула руками миссис Уэллс, меняя тему. – Ты представляешь? Я, кажется, в первый раз в жизни принимаю у себя самого настоящего героя морских сражений. Ой, мы его вопросами замучаем – правда, Анна?
– Да, – кивнула девушка.
– Это капитан Рэксуорти. Он награжден крестом Виктории
[78]
, – надеюсь, он его наденет. Передай масло, пожалуйста.
Уэллс послушно исполнил ее просьбу. И спустя минуту осведомился:
– Ты сегодняшнего «Свидетеля» получала?
– Да, и уже прочла; там ничего интересного, – заверила миссис Уэллс. – В пятничных газетах новостей обычно раз-два и обчелся.
– А где газета-то? – не отступался Уэллс.
– Ох, да я ее сожгла, – промолвила миссис Уэллс.
Кросби удивленно воззрился на нее.
– Так ведь еще ж утро, – удивился он.