Ночь с вождем, или Роль длиною в жизнь - читать онлайн книгу. Автор: Марек Хальтер cтр.№ 39

Марина подняла голову, она внимательно слушала. Теперь в ее взгляде уже не сквозила тоска, а посверкивала чуть ли не ярость.

— Эпрон был одним из агентов? — спросил Вуд.

Ирландец покачал головой.

— Не уполномочен огласить данную информацию. Я об этом предупреждал господина прокурора.

Достав из папки толстый пакет, он его продемонстрировал Вуду.

— С этими документами имеют право ознакомиться только члены Комиссии.

И он указал подбородком на меня и стенографисток. Затем вновь принял вид самого осведомленного человека на всем белом свете.

— Начальство разрешило мне предоставить эти документы в распоряжение КРАД.

Маккарти сопроводил его последние фразы одобрительными кивками. Мне даже показалось, что эта мизансцена придумана заранее. Но не тут-то было! Они забыли, что имеют дело с Мариной Андреевной Гусеевой, которая сорвала их спектакль. Громко хмыкнув, она презрительно глянула на ирландца.

— Вы развели таинственность, потому что сами ничего не знаете. И о Биробиджане тоже! Майкл был не только шпионом, но еще и действительно профессиональным врачом. Все его любили. Он спасал человеческие жизни, не спрашивая, еврей ты или нет. Майклу там нравилось, он не хотел возвращаться в Америку.

Председатель помешал ирландцу ответить.

— Вот и замечательно, мисс, наконец пришло время рассказать, как вы познакомились с агентом Эпроном.

Январь 1943 года

Драма разыгралась еще за полтысячи километров до Биробиджана. Уже темнело, когда эшелон остановился в каком-то заиндевевшем поселке. Припорошенная снегом табличка под деревянным козырьком платформы гласила:

ЕКАТЕРИНОСЛАВКА

Амурская область

Ни перед входом в здание вокзальчика с одиноким фонарем над дверью, ни на платформе встречающих не обнаружилось. Как и новых пассажиров с их обычными узлами и корзинами. Лишь какой-то старик дремал, привалившись к жидкой поленнице, рядом с которой тлел костерок. В проеме ушанки виднелось безбородое коричневое лицо с раскосыми глазами. На жарких углях дымился котел с супом.

Как только эшелон, скрежеща тормозами, остановился, из темноты вынырнули солдаты. Их было десятка три — лица прикрыты шарфами, шапки со звездочками, ружья на изготовку. Перед каждым тамбуром выставили охрану. Лейтенант с обветренным лицом давал отрывистые команды. Начиная с конца состава, солдаты выпускали по очереди из одного за другим вагонов пассажиров, чтобы те могли набрать дров и наполнить котелок или бидон супом. Впервые с начала путешествия на перроне не было никакой толчеи. Дошла очередь и до еврейского вагона. На этот раз Марина не стала выходить из поезда. Ограничилась тем, что вывалила на пол перед печкой дюжину припасенных заранее полешек, пока дети опустошали бидон с супом, добытым одной из попутчиц.

Не успела закрыться дверь последнего вагона, как солдаты вскинули ружья на плечо. Затем они строем, печатая шаг, двинулись вдоль платформы, остановившись возле ритмично пыхающего жаром локомотива. Паровоз уже развел пары, но не двигался с места. Ожидание затягивалось. Было неясно, в чем дело. Наступила ночь.

Зажегся единственный вокзальный фонарик. Азиат куда-то исчез вместе с уже пустым котлом. Последние угольки тлели в снегу.

Тревога нарастала. Люди недоумевали: что происходит? Некоторые пассажирки были чуть ли не в истерике. Женщины, выглядывая из тамбуров, громко окликали солдат. Их яростные голоса звонко разносились в морозном воздухе. Что случилось? Почему стоим? Кто приказал держать людей в вагонах, не давая размять ноги? Когда наконец тронемся?

Солдаты под своими шарфами не раскрывали рта. Только движениями головы делали женщинам знак вернуться в вагон. Некоторые опять взяли ружья на изготовку. Наконец какая-то девушка не выдержала — спрыгнув с подножки, она схватила за рукав ближайшего к ней солдата, мальчугана лет двадцати с заиндевевшими ресницами. Он резко оттолкнул женщину. Шлепнувшись на платформу, она зашлась криком. Солдатик упер ствол ружья ей прямо в грудь. Девушка смолкла. Щелкнул затвор. Металлический звук гулко пронесся под козырьком платформы. Остальные солдаты наблюдали за происходящим издали. И пассажирки наблюдали из приоткрытых дверей, однако не рискнули вмешаться. Солдат дулом ружья подал девушке знак подняться. Та повиновалась. Лишь тогда к ней на помощь ринулись ее спутницы. Взяв под руки, женщины помогли ей вернуться в вагон. Солдатик не опускал ружья. Казалось, что не только его ресницы заиндевели, но и глаза подернуты инеем.

Это, конечно, была не первая задержка в пути. Но обычно вскоре выяснялась ее причина: или требовалось набрать воды для паровозного котла, или загрузить уголь, или проводникам пополнить запасы спиртного… Обычное дело для такого дальнего путешествия! Но это был совсем другой случай: солдаты обращались с пассажирами как с заключенными. Да и что эти воины делают в сибирской глуши, когда Красная Армия отчаянно бьется с фрицами под Сталинградом?

Праздные вопросы!

Через час или два в темноте прозвучал резкий свисток. Однако он только возвестил смену караула. Чтобы дать отдохнуть замерзшим солдатам, вдоль состава промаршировала новая тридцатка, куда бодрей печатая шаг, чем прежняя.

Вновь потянулось ожидание. В еврейском вагоне переговаривались шепотом. Даже дети притихли. Не резвились, не болтали, а, припав к окнам, вглядывались в темноту. Но что толку? Окна обледенели, а за ними — непроглядная ночь, черная, как бездонный колодец.

Начиная с Омска, Марина день за днем постепенно сближалась с этими тревожными и суетливыми чужаками. Вот они снуют, пересмеиваются, о чем-то возбужденно лопочут, но раз — и впали в угрюмое оцепенение. Ничто их уже не радует, даже собственные дети.

С ней они были доброжелательны, а иногда проявляли даже преувеличенное почтение, что выглядело слегка ироничным. Соседи подвинулись, чтоб дать ей место в переполненном вагоне. Это был товарняк с грубо сбитыми деревянными лавками. Всего четыре оконца, да еще и заледеневшие, почти не давали света. В этом никогда не проветриваемом деревянном загоне ужасно воняло потом, сажей, парашей. Сперва пассажиры буквально задыхались от этого зловония, но быстро к нему привыкали.

Несмотря на печурку, чем дальше на восток, тем в вагоне становилось холоднее. Маринины спутницы обратили внимание, что она, ложась спать, напяливает на себя все свои кофточки и еще сверху — шубу. Одна из женщин, достав из огромного тюка пестрое одеяло, протянула его Марине.

— Матоне, матоне…

Женщина, улыбаясь, кивала головой. Видя Маринину нерешительность, старик, едва говоривший по-русски, видимо, их патриарх, одобрительно помахал рукой.

— Матоне, подарок. Это вам подарок. Нехорошо отказаться.

Но Марине было как раз неудобно его принять. Наконец еврейская девчушка взяла одеяло из материнских рук и накинула Марине на плечи, приговаривая: