– Значит так, обершарфюрер, – спокойно начал русский, когда Ойбель вошел внутрь и закрыл за собой дверь, – слушайте, что вам необходимо будет сделать. Во-первых, уже через полчаса приедут машины, на которых мы будем вывозить тех, кого мы с вами отобрали. Но машины приедут не пустые. В их кузовах будет загружено оружие, – он усмехнулся. – Не беспокойтесь, никто не собирается валом выгружать его из кузовов автомобилей на глазах у всей лагерной охраны. Оружие будет упаковано в ящики из-под медикаментов и архивов. И мне нужен ваш совет, куда его разгрузить. Ну, чтобы никто, после того как все закончится, не связал его с вами. Понятно?
Густав судорожно кивнул.
– Тогда думайте, а я продолжу. Во-вторых, на разгрузку машин должны попасть эти люди, – он протянул Ойбелю короткий список из двух десятков фамилий, напечатанный на той же машинке. – И я. Как это сделать так, чтобы этот список снова не связали с вами – тоже думайте. В принципе, можете просто попозже, во время разгрузки, показать мне тех, кто будет знать, что вы с этим связаны, после чего они совершенно точно умрут во время нападения. Понятно?
Ойбель судорожно кивнул.
– Далее. После окончания разгрузки я и люди из списка должны минут на десять остаться в том помещении, куда будут перегружены ящики. Желательно одни. После чего большая часть их должна быть отправлена в свои блоки. А человек пять-шесть должны задержаться в этом помещении до ужина. На каких-нибудь работах. Сами придумаете на каких. Скажем, что-то переложить, что-то перепаковать, что-то сдвинуть. Ну, не мне вас учить… Меня же вы должны отправить в шестой блок. Насколько я помню, он ужинает вместе с девятым?
– Так точно.
– Вот и хорошо, – русский был явно возбужден. И это тоже было признаком «окопного безумия». Они все всегда приходили в такое состояние перед боем. Но Ойбель уже зашел так далеко, что отступать было просто некуда. Оставалось надеяться на то, что русский знает, что делает… и что он успеет до собственной гибели воплотить хотя бы часть своих обещаний. Ну, скажем, действительно прикончить всех тех, кто сможет выступить свидетелем обвинения обершарфюрера в государственной измене и предательстве дела фюрера.
– Ну и последнее. Коменданта мы уберем. А вы, как начнется заварушка, забаррикадируйтесь в какой-нибудь комнате, причем, желательно, с каким-нибудь господином, имеющим хорошие связи с кем-то вышестоящим, которого непременно будут отмазывать изо всех сил, и который будет для вас полностью безопасен, и оставайтесь там, пока не подойдут ваши. Да, если вздумаете пострелять – не начинайте этого раньше, чем через двадцать минут после начала. Иначе я за вашу голову и гроша ломаного не дам. Понятно?
И обершарфюрер Ойбель торопливо закивал головой.
11
– Должен вам сказать, Вилора Сергеевна, что ваш рассказ был очень интересен и сильно нам помог, – с этими словами высокий, но очень толстый человек, с короткой квадратной щетиной усиков, под большим широким носом, поднялся на ноги и, ухватив руку Вилоры пухлыми пальцами, горячо пожал ее. Со всем, так сказать, своим кавказским темпераментом. Кем он был – Вилора не знала. Он представился просто Богданом Захаровичем.
В это большое здание на площади Дзержинского, которую большинство москвичей по-прежнему продолжало именовать Лубянкой, ее пригласили вчера. Причем, именно пригласили, а не вызвали. Это произошло вечером, в кабинете Бурденко, куда он зашла, чтобы очередной раз поставить ему общеукрепляющую схему. Она делала это через день, уже две недели подряд. И, ее ли это была заслуга, либо дело было в том, что Николай Нилович немного стабилизировал свой распорядок дня и стал уделять отдыху несколько больше времени, но благотворные изменения были налицо. Впрочем, судя по тому, что Бурденко стал приглашать ее ставить иглы не только себе, но и некоему количеству довольно высокопоставленных личностей, ее усилия он лично оценивал весьма высоко. Чего уж тут говорить, если среди тех, кого Вилора обиходила за последнюю неделю, был даже сам Каганович
[70]
!
Так что к тому, что кроме Николая Ниловича в его кабинете будет находиться еще кто-то, Вилора была вполне готова. Однако, как выяснилось, чаевничавший вместе с главным хирургом РККА представительный мужчина в форме майора государственной безопасности
[71]
был вовсе не пациентом. Хотя и прибыл в госпиталь именно из-за нее. Причем произошло все довольно забавно.
– А-а-а, проходите, проходите, милочка моя, – радушно поприветствовал ее Николай Нилович. – Мы вас с Анатолием Александровичем давно ждем.
Вилора послушно вошла в кабинет, поздоровалась с мужчинами и подошла к кушетке, стоявшей в углу кабинета, на которой Николай Нилович частенько устраивал собственные осмотры, и которая в последнее время использовалась и самой Вилорой как для установки игл самому Бурденко, так и его высокопоставленным пациентам. Аккуратно вытащив из все той же медицинской сумки, с которой она прикатила из Киева, уже приготовленный и продезинфицированный набор игл, девушка положила его на небольшой столик, покрытый стерильным полотном и, повернувшись к майору, доброжелательно сказала:
– Пожалуйста, раздевайтесь до пояса и ложитесь на кушетку.
Майор поперхнулся и уставился на нее.
– Что?
– Нет-нет, милочка моя, – рассмеялся Николай Нилович, – сегодня у тебя будет только один пациент – я. А товарищ майор прибыл, чтобы отпросить тебя у меня на завтра, до обеда. Им там требуется что-то уточнить, но он решил не посылать тебе повестку, а просто заехать и предупредить.
Вилора окинула майора настороженным взглядом. После ареста отца и уж тем более недолгого, но чрезвычайно насыщенного событиями и, скажем так, новым опытом общения с капитаном Бушмановым, госбезопасность и деликатность у нее как-то не вязались друг с другом. Но майор сидел спокойно, благожелательно улыбаясь и вполне себе демократично похрустывая баранкой. Так что она решила не дергаться, а просто подождать и посмотреть, как дальше будут развиваться события.
– Так мне завтра надо прибыть в…
– Ну почему же прибыть, – несколько поспешно прервал ее майор. – Прибывают к нам те, кого мы подозреваем в каких-нибудь неблаговидных поступках. В отношении вас же у нас никаких подозрений нет. Нам просто необходимо уточнить некоторые детали в рамках расследования дела бывшего капитана госбезопасности Бушманова. И все, – он еще шире улыбнулся. – Я и заехал, чтобы вас отпросить по-простому и не напрягать повесткой ни вас, ни ваш строевой отдел. А то кто его знает, что люди подумают. Понимаете?
Вилора настороженно кивнула.