– Думаю, намеренно. Как ты его назвала? Визитная карточка? Очень точно.
– Я решила: этот жест означает, что вы хотите с кем-нибудь поговорить.
– Да ты и сама очень хотела со мной повидаться, – сказал капитан.
– И не я одна.
Антуанетта смотрела на явление со смесью страха и тревоги, одновременно испытывая облегчение.
– Можно кое о чем спросить? – Ответное молчание она приняла за знак согласия. – Как мне обращаться к вам? Слово «капитан» кажется не совсем правильным, особенно теперь, когда мы прошли испытание взаимным доверием.
– Верно замечено, – задумчиво проговорил он, хотя и без убежденности в голосе. – Можешь звать меня Джон.
– Отлично, Джон. Так что же я сделала, чтобы заслужить такое расположение? Любой мог принести вам шлем.
– Как я уже сказал, ты очень хотела со мной повидаться.
Антуанетта нагнулась и подняла с пола фонарь.
– Я пыталась достучаться до вас много лет, но безуспешно. Что изменилось?
– У меня теперь другие ощущения, – ответил капитан.
– Как будто вы спали и вдруг проснулись?
– Почувствовал, что нужно проснуться. Я ответил на твой вопрос?
– Не знаю. Может быть, это прозвучит невежливо… но с кем именно я разговариваю?
– Ты разговариваешь со мной. С таким, какой я есть. С таким, какой я был.
– Никому не известно, Джон, каким вы были. Мне кажется, это очень старый скафандр.
Рука в перчатке поднялась к грудному ящику, ощупала переключатели один за другим. Выглядело так, будто капитану захотелось перекреститься, но это, возможно, была рутинная проверка системы. Воздух, давление, обогрев, связь, обработка отходов… Она и сама помнила эту последовательность, как молитву.
– Я был на Марсе, – наконец произнес он.
– А я никогда, – сказала она.
– В самом деле? – Капитан как будто слегка растерялся.
– Если честно, не так уж много миров я повидала. Была на Йеллоустоне, недолго на Ресургеме, и вот сейчас я тут. А на Марсе ни разу. И какой он?
– Другой. Дикий. Холодный. Смертельно опасный. Не прощающий ошибок. Жестокий. Нетронутый. Тусклый. Прекрасный. Как страстная любовница.
– Но это было давно, верно?
– Давно. Сколько, по-твоему, лет этому скафандру?
– Похоже, настоящий антиквариат.
– Такие скафандры делали в двадцать первом веке. Ты считаешь Клавэйна дряхлым стариком, реликтом истории. Но я был стар, когда он сделал первый вдох.
Ее удивило, что он упомянул Клавэйна. Очевидно, капитан всегда был очень неплохо осведомлен о происходящем на борту корабля, лучше, чем считали многие.
– Вы проделали долгий путь, – сказала она.
– Да, долгий и удивительный. И погляди, кем я стал в конце концов.
– И вы, конечно, можете рассказать немало.
Антуанетта подумала, что есть две безопасные темы для разговора: настоящее и далекое прошлое. Меньше всего ей хотелось, чтобы капитан пустился в описание своих болезней и загадочных метаморфоз.
– Не все из пережитого хочется вспоминать, – сказал он. – У каждого в жизни были неприятные моменты.
– С этим не поспоришь.
Тонкие губы капитана чуть изогнулись в улыбке.
– В твоем прошлом, Антуанетта, тоже есть мрачные тайны?
– Ничего такого, чтобы плохо спалось. Особенно когда есть более насущные проблемы.
– Вот ты о чем… – Руки в перчатках повертели шлем. – Да, проблемы есть, и они непростые. Я многое чувствую и знаю, пожалуй, больше, чем тебе кажется. Например, мне известно, что в системе находятся корабли.
– Вы их видите?
– Это их шум оторвал меня от сладких снов о Марсе.
Бренниген осмотрел надписи и картинки на шлеме, потер их тупыми пальцами перчатки. «И какие же воспоминания, – подумала Антуанетта, – воскрешают эти символы, насколько далеко уносят в прошлое? На пятьсот лет, на шестьсот? Память, покрытая серой пылью веков…»
– Мы знали, что вы просыпаетесь, – сказала она. – В последние недели все чаще ощущали ваше присутствие. Это не может быть совпадением, особенно в свете рассказа Хоури. Уверена, что вы помните Хоури, Джон, иначе не позвали бы меня сюда.
– Где она?
– Сейчас с Клавэйном и остальными.
– А Илиа? Где Илиа?
У Антуанетты по спине заструился пот. Соблазн обмануть, предложить успокоительный паллиатив был огромен. Но капитан непременно увидит ложь.
– Илиа умерла.
Черная с белым шапочка чуть опустилась.
– Я думал, мне это приснилось, – сказал капитан. – У меня проблема – с трудом отличаю явь от снов. Возможно, и ты мне снишься.
– Я настоящая, – сказала Антуанетта, словно это уверение могло что-то значить. – А Илиа умерла. Вы же наверняка помните, как это случилось.
Его голос звучал тихо и задумчиво, как у ребенка, который вспоминает важный эпизод услышанной от няни сказки.
– Я помню, как на корабле мы оставались вдвоем. И как потом она лежала на койке, а вокруг были люди.
Что сказать теперь? Что Илиа была ранена, когда пыталась предотвратить самоубийство капитана, обратившего одно из орудий из тайного склада против корабля? Шрам, оставленный тем выстрелом, и сейчас виден на боку субсветовика. Она была уверена, что в глубине его памяти хранятся эти воспоминания. Но сейчас не стоит их извлекать.
– Илиа погибла, – сказала Антуанетта, – спасая нас. Я отдала ей свой корабль «Буревестник», после того как мы вывезли с Ресургема последних колонистов.
– Я помню, что она была нездорова.
– Это не мешало ей вести корабль. Видите ли, Джон, она хотела искупить свою вину. Помните, что она сделала с колонией, когда ваша команда искала Силвеста? Имитировала уничтожение целого поселка, чтобы убедить население планеты в своей жестокости. На Ресургеме ее хотели арестовать как военную преступницу. Под конец мне казалось, что она и сама верит в свою вину. Почем мы знаем, что творилось у нее в голове? Если столько людей ненавидит тебя, легко поверить, что они не так уж и не правы.
– Она не была ангелом во плоти, – проговорил капитан, – но не была и чудовищем, за которое ее принимали. Все, что она совершила, продиктовано заботой о корабле.
– И этого достаточно, чтобы я считала ее хорошим человеком. Капитан, сейчас этот корабль – практически все, что у нас есть.
– Как ты считаешь, ей удалось? – спросил он.
– Вы о чем?
– Об искуплении, Антуанетта. Смогла ли она в конце концов загладить свою вину?
– Не знаю. Чужая душа – потемки.