Брызнув на бинты несколько капель зеленки, Филька отошел на несколько шагов и, как художник, стал любоваться своим творением.
– Му мам момумимось? – промычал забинтованным ртом Петька, что означало: «Ну как, получилось?»
– По-моему, отлично, – догадался Хитров. – Подойди к зеркалу и посмотри сам!
Мокренко попытался сделать шаг, но едва не рухнул на пол.
– Что ты ходишь, как парализованный? – удивился Филька.
– Мы ме момени момимтомал! – возмутился Петька, что означало: «Ты мне колени забинтовал!»
– Терпи! Это даже лучше, что ты хромаешь. Так выглядит натуральнее!
Филька подтащил одноклассника к зеркалу и дал ему полюбоваться собой. Из зеркала на Мокренко уставился такой инвалид, что Петька едва не застонал, увидев, во что превратился.
– Впечатляет? – надувшись от гордости, спросил Филька.
– Му мто ме мемерь мемать? – выговорил Петька.
– Что тебе делать? А вот что! Теперь ты, как фанат русского языка, пойдешь в школу и покажешься Максиму Александровичу. «Вот, – скажешь, – пришел писать диктант!»
– Я мто м мума момел? – Мокренко вытаращил незабинтованный глаз. Что этот Хитров, с ума сошел? Столько выстрадать, и еще идти в школу!
– Да не волнуйся ты! – успокоил его Хитров. – Я все продумал. В таком виде писать диктант тебя никто не заставит, а за то, что ты тяжелобольной явился на урок, тебе могут поставить пятерку! Только давай рот тебе разбинтуем, а то ты говоришь больно невнятно.
При мысли о пятерке Петька взбодрился и попытался раздавить своего спасителя в объятиях, но ему помешали бинты.
– Время поджимает! Пора в школу! – поторопил его Филька, взглянув на часы.
Мокренко кое-как приковылял к школе и после звонка вошел в класс, где в полном молчании Максим Александрович вскрывал конверт с диктантом.
На задних партах сидели инспектора из района – две важные женщины с карандашами, а рядом с ними – взволнованный завуч Илья Захарыч, то и дело вытиравший платком свою лысину.
Когда завуч увидел Петьку, платок в его руке замер, а одна женщина-инспектор тихонько вскрикнула.
Максим Александрович не узнал вошедшего.
– Это кто? – спросил он робко.
– Это я, Мокренко! Пришел писать диктант!
– Какой диктант, Петя, что ты? – всполошился завуч Илья Захарыч. – Что с тобой случилось, дорогой?
Мокренко, не подготовивший ответа на подобный вопрос, покосился на Фильку, но, так как уши у него были в бинтах, не услышал, что тот шепчет.
– Так как тебя угораздило? – сочувственно повторил завуч, и Петька, вконец растерявшийся, сморозил первое, что пришло ему в голову:
– На лыжах катался и упал!
Илья Захарыч вытаращил глаза. На мгновение в классе повисло молчание, а затем все грохнули от хохота, даже инспекторша ехидно улыбнулась в пространство краем рта. Лысина у завуча покраснела, как помидор:
– Вот как, Мокренко! Значит, на лыжах упал! А ну снимай бинты и живо за парту! Живо, кому говорю! Ах ты, сачок!
Хитров забинтовал Петьке обе ноги вместе с ботинками, затем туловище,
шею и голову, оставив открытым только
правый глаз и ноздри, чтобы было чем дышать
Ничего не поделаешь. Разоблаченному Петьке пришлось снимать бинты и садиться за диктант.
– И сегодня же пришли ко мне своих родителей! Сегодня же! – предупредил его завуч, и Петьке показалось, что в его гроб забили последний гвоздь.
После уроков Филька и Мокренко сидели на заборе, и Хитров ругал его на чем свет стоит:
– И угораздило же тебя про лыжи ляпнуть! Какие могут быть лыжи, когда май на дворе! Ну скажи мне, зачем ты про лыжи сморозил?
– Я того… не сообразил. Уж больно он неожиданно вопрос задал… – вздохнул Петька.
Филька покосился на него и махнул рукой:
– Эх, дураки мы, не надо было тебе рот разбинтовывать!
Рассказ двадцатый
Дон Жуан де Мокренко
Петьке Мокренко ужасно хотелось подружиться с какой-нибудь девочкой. За юбку дернуть, руку выкрутить, сумку школьную стянуть или в учебнике что-нибудь нарисовать – это он мог, а вот чтобы дружить или познакомиться, тут в нем словно что-то заклинивало, и, кроме мычания, он ничего не мог из себя выдавить.
И вот Петька решил посоветоваться с Филькой Хитровым, который был знаком с таким количеством девочек, что у него записная книжка от их телефонов распухла.
По дороге из школы Мокренко нагнал Фильку и пошел рядом с ним.
– Слышь, того… как у тебя с девками получается? – спросил он.
– Полегче на поворотах! Не с девками, а с девочками… В крайнем случае, с девчонками! – нахмурился Филька.
– Ну с девчонками… – согласился Петька. – Не пойму я, как ты с ними вообще болтаешь?
– Со мной же ты разговариваешь? Вот и с ними так же. Что здесь сложного? – пожал плечами Филька.
– Может, тебе несложно, а мне сложно. Научи меня, как надо с самого начала! – потребовал Мокренко.
Мимо пробегал пятиклассник из их школы, и Петька, не удержавшись, дал ему пинка.
– В смысле знакомиться, или если уже знаком? – уточнил Филька.
– Если знакомишься. Я вчера подошел к одной телке у клуба и говорю ей: «Привет, блин! Я Петька! Чего-то я тебя раньше тут не видел!»
– А она тебе? – заинтересовался Филька.
– Она говорит: «И не увидишь больше!» Повернулась и ушла, – уныло признался Мокренко.
– И правильно сделала. Как с тобой можно нормально разговаривать, когда у тебя через каждые два слова то «блин», то «черт», то «телка», а то еще чего-нибудь похлеще? Представь: к тебе подходит амбал с нечищеными зубами, толкает тебя в плечо и говорит: «Блин, откуда ты здесь взялся? Ну что, бычок, хочешь со мной дружить? Давай свой телефон!» Захочешь ты с таким дружить? И девчонка тоже не хочет.
Мокренко вздохнул.
– Я что, виноват, что у меня по-другому не выходит? Давай так. Ты научи меня каким-нибудь словам. Я их запишу и выучу.
– Ладно, – согласился Филька. – Только учти, что слова для каждой девочки свои и надо действовать по ситуации.
Хитров уселся на забор хоккейной площадки, а Мокренко, присев на корточки и достав тетрадь, приготовился писать.
– Вариант классический. Связан с погодой. Допустим, дождь, а девочка без зонта. Ты говоришь ей: «Ты же вымокнешь! Хочешь дойти под моим зонтом?»
– А если у нее есть зонт, а у меня нет? – спросил Мокренко.