Для Саксон, при ее врожденной любви к красоте и изяществу, внутреннее убранство домика оказалось своего рода откровением. Ей еще не приходилось бывать у людей среднего достатка, и то, что она увидела, не только превзошло все, что она могла себе представить, но и сильно отличалось от тех картин, какие она себе рисовала. Подметив, как заблестели глаза молодой женщины, как она внимательно разглядывает все вокруг, миссис Мортимер с величайшей готовностью стала показывать ей дом. Будто бы для того, чтобы похвастать перед гостями, она рассказала, как все сделала своими руками, не забывая упомянуть, что сама красила полы, сколачивала книжные полки и собирала присланное ей антикваром старинное кресло. Билл, осторожно ступая, следовал за женщинами. Хотя он держался свободно и независимо, ему удалось избежать слишком явных промахов даже за столом, а ведь им с Саксон впервые пришлось обедать в частном доме, где во время еды прислуживают.
— Если бы вы пожаловали ко мне в будущем году, — с сожалением сказала миссис Мортимер, — я бы поместила вас в комнате для гостей, которая у меня к тому времени будет готова.
— Ничего, не беда, — отозвался Билл, — и так большое вам спасибо. Мы доедем до Сан-Хосе, а там переночуем в гостинице.
Видя, что миссис Мортимер все еще очень огорчена тем, что ей негде уложить их, Саксон перевела разговор на другое и попросила рассказать еще о себе и своем хозяйстве.
— Помните, я говорила вам, что земля обошлась мне всего две тысячи наличными, — продолжала миссис Мортимер. — У меня оставалось три тысячи на все мои начинания. Конечно, друзья и родственники предсказывали мне полную неудачу. И, конечно, я натворила кучу ошибок. Но их было бы еще больше, если бы я не продолжала расширять свои познания по сельскому хозяйству. Я делаю это и до сих пор. — Она указала на тянувшиеся вдоль стен полки с книгами и журналами. — Я все время не переставала учиться. Я твердо решила быть в курсе всего нового и выписала себе отчеты опытных станций. Скоро я пришла к выводу, что наши фермеры, которые хозяйничают по старинке, делают все шиворот-навыворот, — и, знаете ли, была недалека от истины. Вы не можете себе представить, до чего доходит их тупость. Я и советовалась с ними, и обсуждала разные новшества, и критиковала их устаревшие методы, и требовала, чтобы они хоть как-то обосновали свою нетерпимость, свои предвзятые мнения. Но результат был всегда один: они говорили, что я сумасшедшая и сама себе яму рою.
— Но ведь вы победили! Вы победили! Миссис Мортимер благодарно улыбнулась Саксон.
— Иногда мне и самой удивительно, как я не провалилась. Но мои предки были люди упорные, и мы так долго были оторваны от земли, что сумели увидеть вещи по-новому. Если мне что-нибудь представлялось правильным, я тут же применяла это на практике, каким бы нелепым оно ни казалось. Возьмем хотя бы прежний фруктовый сад. Он никуда не годился. Ну никуда! Старик Кэлкинс чуть не умер от разрыва сердца, когда увидел, что я с ним сделала. А поглядите на этот сад сейчас! Вместо дома стояла какая-то старая развалина. На время я поселилась в нем, но сразу же снесла коровник, свиной хлев, курятник, все подчистую. Соседи только головой покачивали да вздыхали, глядя, как безрассудно хозяйничает бедная вдова, которой в пору только прокормиться. Но худшее было впереди. Они просто остолбенели, узнав, сколько я заплатила за трех прекрасных свиней улучшенной честерской породы, — шестьдесят долларов за трех маленьких, только что отнятых от матки поросят. Затем я отправила всех непородных кур на рынок и заменила их белыми леггорнами. Обе старые коровы, которые перешли ко мне вместе с усадьбой, были проданы мяснику по тридцать долларов каждая, а за двести пятьдесят я купила двух чистокровных джерсейских телок — и получила на этом прибыль, между тем как тот же Кэлкинс и остальные фермеры продолжали возиться с лядащими коровенками, дававшими так мало молока, что оно не окупало даже кормов.
Билл одобрительно кивнул.
— Помнишь, что я тебе говорил о лошадях, — опять обратился он к Саксон; и, поощренный вниманием хозяйки, очень толково рассказал о лошадях — с деловой точки зрения.
Когда он после ужина вышел покурить, миссис Мортимер вызвала Саксон на разговор о ней самой и Билле и не обнаружила ни малейшего смущения, узнав о его склонности к боксу и к избиению штрейкбрехеров.
— Красивый молодой человек, и очень порядочный, — сказала она Саксон. — Это видно по его лицу. А уж как любит вас и гордится вами! Я прямо сказать не могу, до чего мне понравилось, как он смотрит на вас, особенно когда вы говорите. Он очень считается с вашим мнением, иначе он бы не отправился с вами в это странствие, — ведь это же ваша затея.
— Миссис Мортимер вздохнула. — Вы счастливица, дорогое дитя, действительно счастливица. И вы еще не знаете, что такое мужской ум. Посмотрите, что будет, когда он проникнется вашими планами. Вы будете поражены, как он примется за дело. Тогда уж вы за ним не угонитесь. Но пока — ваше дело руководить им. Не забудьте, что он дитя города. Нелегко будет отучить его от привычного образа жизни.
— О… ему город тоже опротивел… — начала Саксон.
— Не так, как вам. Любовь не заполняет целиком существования мужчины. Город причинил вам больше зла, чем ему. Ребеночка ведь вы потеряли. А его интерес к ребенку и чувство к нему были довольно мимолетны, и их нельзя сравнить с глубиной и живостью ваших чувств!
Миссис Мортимер повернулась к входившему в комнату Биллу.
— Ну что, поняли, наконец, чем вам не нравится моя система?
— Кажется, понял, — ответил он, усаживаясь в указанное ему миссис Мортимер большое кресло, — Дело в том…
— Минуточку, — прервала она его, — это отличное, большое и крепкое кресло, и вы тоже большой и сильный, а ваша женушка очень устала… Нет, нет, сидите, — ей нужна ваша сила. Да, да, прошу вас, дайте и ей местечко.
Она подвела Саксон к мужу и посадила к нему на колени.
— Вот так, сэр! Вместе вы прямо картинка. А теперь выкладывайте ваши возражения против моего способа пробивать себе дорогу в жизни.
— Дело не в вашем способе, — быстро возразил Билл. — Он совершенно правильный. Он замечательный. Я только хочу сказать, что для нас-то он не годится. У нас ничего бы не вышло. У вас было много преимуществ — богатые знакомые, люди, знавшие, что вы были библиотекарем, а ваш муж
— профессором. У вас… — Тут он запнулся, не находя слов, которые могли бы выразить мысли, еще неясные ему самому. — У вас были возможности, каких у нас нет. Вы образованная, и… как бы это сказать… умеете держаться и знаете, как надо вести дела. Все это не для нашего брата.
— Но, голубчик, и вы можете этому научиться, — убежденно заявила она.
Билл покачал головой.
— Нет. Вы меня не поняли. Ну вот, представьте себе, что я, к примеру, являюсь со своим вареньем и джемом в этот шикарный ресторан,
— как явились вы, — и хочу поговорить с главным метрдотелем. Так вот, я с первой минуты оказался бы не к месту в его конторе. Да я и сам чувствовал бы себя не на месте и от этого обиделся бы и тут же полез бы на стену, а так дела не делаются. А потом я бы вообразил, будто он считает меня неотесанным дикарем, — где уме мне вареньем торговать! А дальше? Меня взорвало бы от любого пустяка: «Пусть не думает, что я задаюсь, это он задается», и так далее. Понимаете? Уж я так воспитан. Либо принимайте, какой я есть, либо ничего не надо, а варенье я так бы и не продал.