Германия на заре фашизма - читать онлайн книгу. Автор: Андреас Дорпален cтр.№ 13

Если среди политиков Гренер встретил разброд и шатание, то военные лидеры были настроены весьма решительно. После беседы с генералами выяснилось, что они готовы вновь взяться за оружие, причем независимо от решения правительства. Он с тревогой обнаружил, что они могут сдать Западную Германию и ограничиться защитой восточных территорий за Эльбой. «Старая Пруссия, – объявил генерал фон Рейнхардт, – должна стать сердцем нового рейха». Гренер мог только покачать головой, видя этот нелепый романтизм старых военных, которые собирались питать свою силу памятью Фридриха Великого и намеревались отдать промышленную мощь Рейнской и Рурской областей союзникам. Но встреча с гражданскими лидерами, происшедшая в этот же день, быстро остудила пыл военных. Представители Силезии и Восточной Пруссии, ранее кричавшие о необходимости вооруженного сопротивления, теперь признали, что народ устал от войны и возобновление военных действий найдет поддержку населения, только если правительство открыто отвергнет договор. Когда на следующий день Гренер встретился с Эбертом, чтобы передать послание Гинденбурга, он был убежден, что его оценка ситуации верна. Выполнив свою миссию, он вернулся в Кольберг.

20 и 21 июня Эберт предпринимал отчаянные попытки сформировать новое правительство. Поскольку демократы отказались подписать мирный договор, с условиями или без оных, в правительство, которое в конце концов все же было сформировано, вошли только центристы и социал – демократы. Чтобы избежать полного хаоса, новое правительство обратилось к Национальному собранию с предложением дать ему полномочия на подписание мирного договора, однако понимая, что подпись не будет означать признания вины Германии в развязывании войны, так же как и взятия на себя обязательства выдать императора союзникам. Мандат был получен 237 голосами против 138.

Однако союзники продолжали настаивать на безоговорочном принятии договора и напомнили немецкому правительству, что до истечения установленного предельного срока – 24 июня – осталось менее двадцати четырех часов. В Веймаре снова воцарился хаос. Опять начались разговоры о возобновлении борьбы, а ряд генералов потребовали от Носке введения военной диктатуры. Распространились слухи о восстаниях военных; генерал Меркер, командовавший частями, стоявшими в Веймаре, предупредил лидеров демократов и центристов, что, в случае принятия договора, не сможет отвечать за дисциплину в войсках. Гинденбург внес свой вклад во всеобщую сумятицу, прислав телеграмму президенту, повторившую его предыдущее послание о безнадежности военного сопротивления и одновременно предупреждавшую, что правительство может рассчитывать на поддержку армии до тех пор, пока не подпишет мирный договор без условий.

В обстановке возрастающей тревоги и напряжения Эберт снова обратился к Верховному командованию. Позвонив Гренеру, президент сказал, что согласится на принятие договора, только если Верховное командование прямо и недвусмысленно заявит о невозможности вооруженного сопротивления. Он пообещал позвонить через три часа, чтобы узнать мнение Гренера и Гинденбурга, намереваясь передать их совет правительству.

И снова судьба республики оказалась в руках Гинденбурга и Гренера. Старый маршал, как всегда, не желал принимать на себя обязательства, но Гренер находился рядом и был готов разделить ответственность. Когда позвонил Эберт, маршал как раз находился в кабинете Гренера. Заметив, что Гренер желает беседовать с президентом сам, маршал спокойно вышел из кабинета. Ответ мог быть только один: сопротивление бесполезно и договор придется подписывать на условиях союзников. Именно такой ответ Гренер и дал Эберту «<не как первый генерал – квартирмейстер, а как немец, владеющий ситуацией». Имя Гинденбурга не упоминалось. Когда Эберт информировал об этом разговоре министров, а они, в свою очередь, Национальное собрание, речь шла только о позиции Гренера. Понятно, что Гренер излагал свои взгляды, зная, что они совпадают с мнением Гинденбурга; правительство и Национальное собрание это также понимали. Гренер снова воспользовался авторитетом маршала для проведения непопулярного решения, одновременно давая понять, что Гинденбург имеет к нему не слишком близкое отношение. Когда Гренер пересказал Гинденбургу свой разговор с президентом, маршал сказал: «<Вы, конечно, были правы, но снова станете «паршивой овцой». Последнее генерала не пугало. «Я верил, что в интересах новой армии миф о Гинденбурге должен продолжать существовать. Было необходимо, чтобы одна великая фигура вышла из войны свободной от вины, возложенной на Генеральный штаб. Именно такой фигурой стал Гинденбург».

На следующий день после принятия Национальным собранием мирного договора Гинденбург проинформировал Эберта, что оставляет Верховное командование. Он подал прошение об отставке еще раньше, но согласился продолжить службу до подписания договора – на таких условиях Эберт удовлетворил его просьбу. Гинденбург также сообщил бывшему императору о своем намерении уйти в отставку: договор был принят, и старый маршал чувствовал, что выполнил свой долг по отношению к стране и императору. Время его ухода было рассчитано так, чтобы отделить его от действительного подписания Версальского договора 28 июня 1919 года. Его последний приказ по армии должен был укрепить это впечатление. «Солдаты, недавно я информировал правительство, что, будучи солдатом, предпочитаю почетную смерть в бою подписанию унизительного мира». Но, отметив это, он тут же призвал солдат и офицеров продолжать трудиться на благо отечества. «<То, что вы думаете о текущих событиях, является вашим личным делом. Но для ваших действий может существовать лишь один руководящий принцип – благо отчизны. <…> Сохранение внутреннего мира и возможности конструктивно работать зависит, главным образом, от внутренней мощи армии. Наш долг – сохранить эту мощь. Как бы это ни было трудно, мы должны отодвинуть в сторону наши личные желания. Только так мы можем надеяться, с Божьей помощью, вывести нашу многострадальную страну из позора к лучшему будущему».

Накануне отъезда Гинденбурга члены его штаба устроили прощальный ужин. Торжественную речь произнес Гренер. Он говорил о жизни и карьере Гинденбурга, нашел подходящие слова для высокой оценки его плодотворного сотрудничества с Людендорфом в годы войны, отметил, что сам император просил маршала остаться с армией, чтобы сохранить единство армии и народа. Он также выразил благодарность маршалу за указание пути, по которому «<мы можем следовать, чтобы перенести хорошие старые традиции в новый век, поскольку именно сейчас рождается этот новый век». Гренер призвал слушателей понять, что предстоит восстановление страны из руин. «(Личность фельдмаршала олицетворяет переход от старой эры к новой, он несет великие и славные силы прошлого в будущее нашей нации. <…> Он преданно служил трем монархам и также преданно служит отчизне, оказавшейся в плачевном положении. Он преодолел сомнения, которые не позволяли ему принимать решения с легкостью и руководствуясь только требованиями его совести. Мы должны следовать его примеру до конца своих дней».

Ответ Гинденбурга был краток и коснулся того, что было ближе всего его сердцу. «(Оглядываясь назад, я думаю в первую очередь, с бесконечной любовью и преданностью, но с тяжелым сердцем о моем благороднейшем монархе, чье доверие когда – то призвало меня на этот пост». Он воздал должное людям, сражавшимся под его командованием во время войны, сотрудникам различных штабов, которые он возглавлял, «(неподражаемому Людендорфу», которого он никогда не забудет, и всем своим помощникам. Он высоко оценил своего последнего советника и помощника, преданного Гренера. «Бог знает, доживу ли я до возвращения лучших времен. Но я желаю этого вам, и я уверен, что вы снова увидите былое величие, без которого мы не мыслим Пруссию и Германию».