А нынешние юные революционеры принимают советскую хронику за чистую монету. И страдают об ушедшей великой державе, которой никогда не было. Причем, что интересно, они мифологически-восторженно воспринимают не только ушедший в небытие Совок, но и современную Россию. Например, они любят кричать о «вымирании населения в результате либеральных реформ».
Население «вымирает» в полном соответствии с урбанистическими тенденциями современного мира. Россия, как ни странно, ведет себя в этом смысле как развитая держава. Это общецивилизационный тренд, не зависящий от политического строя. Сокращение рождаемости началось именно тогда, когда начался демографический переход. То есть вместе с индустриализацией страны. То есть — еще при царизме.
Чтобы долго не останавливаться на демографии, приведу всего две картинки и перейду к вещам более серьезным.
Первую картинку обычно приводят на красно-коричневых сайтах, даже название ей придумали — «русский крест».
Годы на графике показывают примерно с 1975-го, а горизонтальный масштаб сжимают. Смысл: так страшнее, и всем при взгляде на график сразу становится ясно — до перестройки все было прекрасно, народ размножался беспрепятственно, а потом смертность взлетела, рождаемость упала, кривые пересеклись крестом, вот вам плоды либеральных реформ…
Теперь посмотрим на тот же график в другом масштабе и диапазоне времени. Не правда ли, картина резко изменилась?
Мы видим, что резкое падение рождаемости началось с шестидесятых — с тех самых, с которых я начал эту книгу, — когда началась ретардация
[15]
населения и сокращение продолжительности жизни. То есть тогда, когда начали рваться заложенные в октябре 1917-го мины.
Как я уже говорил, ситуация в современной России порой до боли напоминает ситуацию в Веймарской Германии. Выросло новое поколение, не нюхавшее пороху советских поражений. Больное былой славой. Отравленное мифами о великой империи цвета крови.
А еще сегодняшняя ситуация до боли напоминает ту, которая сложилась в России в начале XX века, когда люди жили в условиях резкого экономического роста, но психологическая аберрация («кажимость») была такова, что им казалось: так дальше жить невозможно! Нужна революция! Нужно смести старую, надоевшую власть и установить новый порядок! Тогда заживем!
Смели. Установили. И зажили!
В разрухе и нищете. В крови и болезнях. В постоянной беготне за продуктами.
До революции жили лучше — это признавали даже высшие партийные чины СССР. До революции жили свободнее. Потому что после революции крестьян снова закрепостили, а перед войной закрепостили и рабочих с интеллигенцией. Ни один боярин в СССР не мог быть уверенным в своем благополучном завтра. При Иосифе было как при Иване IV — даже герой войны, проливавший кровь за отечество и многократно награжденный, мог быть назавтра брошен в пыточные подвалы и растерзан.
Революция пожирает своих детей. Но рождаются новые дети, которые плохо учатся и не усваивают уроков истории. Они живут в мире сказок. Весьма опасный мир!
В стране все последнее десятилетие длился сплошной экономический подъем. Но этот подъем опережается ростом недовольства населения! Парадокс… К хорошему люди привыкают быстро. И на его фоне изнеженному гражданину даже неприятные мелочи кажутся уже непереносимыми. Мы снова рискуем угодить в ту же ловушку. Наступить на те же грабли. Сесть на те же русские качели.
Как бурно развивалась и тянулась в сторону Европы допетровская Русь! Она быстро сокращала отставание. Число лично свободных людей росло. При дворе, как я уже говорил, были планы освобождения крепостных. При этом допетровские крепостные были отчасти свободны, то есть имели определенные права: они могли заключать сделки, за оскорбление чести крестьянина взимался штраф размером в один рубль. После Петра с его «регулярным государством» рабство русских стало тотальным. Русские качели сделали мах назад — ускоренная индустриализация и милитаризация, убившая страну, закабаление всех, закручивание гаек, удушение свобод, царство кнута и дыбы…
Как быстро шагала в капитализм царская Россия, раскрепостившая в первую очередь интеллигенцию! Последняя страну и погубила своим недовольством и криками: мы живем в кошмаре, дальше это терпеть нельзя, сатрапы, тюрьма народов, душители свободы, даешь революцию!.. Пришел революционный Сталин, и рабство русских стало полным. Качели сделали мах назад. Крестьяне вновь стали крепостными, а вольных вообще не осталось — вся страна была окружена колючей проволокой.
Обречена ли Россия на свои вечные колебания? Мне этого не хочется. Я от природы оптимист. Но и суровый реалист. Я вижу и потому предупреждаю, что в современном мйре уже больше нет места для таких раскачек. И времени нет. И человеческих ресурсов, которые можно сжигать в топке очередной индустриализации — посмотрите хотя бы на приведенные выше демографические кривые. Мир уплотняется и сжимается, события ускоряются. Это мы видим хотя бы по возросшей частотности «русских колебаний». Это уже не махи, а дребезг.
Поэтому наша главная задача сегодня — зачеркнуть Октябрь и восстановить Февраль. Продолжить прерванную линию на обуржуазивание общества. На его индивидуализацию. На секуляризацию. Это и есть рецепт.
Но для лечения нужно понимать диагноз.
На что каждый раз опиралась русская власть, беря в руки свой гаечный ключ? На огромную, тяжелую, инерционную народную массу. На ригидного
[16]
зверя, привыкшего к клетке и кнуту и пугающегося свободы. Он не может жить на воле. Он не привык сам добывать себе пищу. Он привык к ярму.
Едва из столиц начинает дуть западный ветерок свободы, как в далекой дремучей глуши настораживается что-то большое и темное: «Развратом запахло! Куды смотрит Государство? Пора бы и порядок навести!» Форма порядка не важна. Главное, чтоб крепко было! На то и власть — у нее не забалуешь. А то ежели каждый в свою сторону будет тянуть и в свою дуду дудеть, что ж это будет? Порядок нужон!..
Но Запад стал Западом, потому что у каждого была своя дуда. Дрожжами цивилизационного роста в Европе стала свобода. И именно потому цивилизация вылезла из европейской кастрюли и заполнила тестом прогресса весь мир.
Что же нужно сделать в России, чтобы огромная и тяжелая, вековечная и электоральная тьма не гасила свободных огоньков мегаполисов? Чтобы дыхание холода не тянуло из глубин пространства и психики?