Убийцы Российской Империи. Тайные пружины революции 1917 - читать онлайн книгу. Автор: Виталий Оппоков cтр.№ 74

Бурцев связал Голощекина со Свердловым, а значит, сделал намек на связь Екатеринбурга с Москвой, заметив, что «между собой они в близких отношениях и на „ты“». Соколов более конкретизировал этот намек. Ну а Радзинский, продублировав доказательства последнего, развил эту версию с помощью новых домыслов.

В своей огоньковской публикации Радзинский приводит текст телеграммы, якобы отправленной из Екатеринбурга в Москву через Петроград (!) за подписью Голощекина и Сафарова. В ней говорится, что «условленного с Филипповым суда, не терпящего отлагательства из-за военной обстановки», авторы депеши ждать не могут. Радзинского, подобно подпоручику Тимроту и мещанке Карнауховой, эти строки настолько осеняют, что ему становится тоже сразу все ясно — речь идет о расстреле царской семьи. Филиппова он сразу же соединяет с Голощекиным, поскольку тот носит имя Филипп, а значит, это его «партийная кличка». [215] Радзинского даже не смущает то обстоятельство, что, подписав телеграмму своей настоящей фамилией, Голощекин навряд ли стал бы говорить о себе в третьем лице, поскольку таким образом он договаривался о суде с самим собой. Кроме того — Филиппов — это ведь не одно и то же, что Филипп. Если «кличка» Филипп, то зачем писать ее Филиппов. Да и главное в том, что по партийной литературе Голощекин проходит только с единственным псевдонимом — Фрам.

Кстати, в уже упоминавшихся здесь протоколах допроса Колчака почему-то тема царской семьи тоже не поднималась. Не прозвучала она ни в вопросах к бывшему вдохновителю расследования, ни в его ответах, что, было не выгодно ни одной, ни другой стороне поднимать эту тему? Или, может, они считали ее не такой важной, какой она представляется сейчас? Или им было ясно, кто какую роль занимал в этом темном деле?.. В любом случае правая сторона должна была, по логике, заговорить о нем. Этого не произошло, думаю, по довольно простой, хотя, конечно же, как и все в моих рассуждениях, спорной причине. Обе стороны в этом вопросе чувствовали неуверенность: Колчаку было неудобно за грубо сфабрикованную провокацию, в ходе которой он менял, словно адмиральские перчатки, следователей; следствию, представлявшему Советскую власть, — за неумелое опровержение этой провокации, которая, благодаря чрезмерному доверию эсерам, получила поспешную и фальсифицированную огласку от имени той же Советской власти.

10

В материалах, собранных Соколовым, много такого, что может заинтересовать, взволновать, возмутить. Будь то достоверный факт или же откровенная нелепица. Как бы там ни оценивать все это, равнодушным оно оставить никого не может. Тут наша история, тут наша жизнь. Тут наши беды и наши надежды. Тут непреодолимые пропасти и наведенные мосты. Тут — уроки…

Меня, к примеру, больше всего поразила вот такая запись, сделанная в июне—июле 1920 года Н.А. Соколовым после просмотра им тетради Б.Н. Соловьева: «На одном из предпоследних листов тетради имеются два обозначения, сделанные химическим карандашом. Одно из них изображает крест, а другое символический знак, тот же самый, какой был сделан Государыней Императрицей на косяке одного из окон в комнате дома Ипатьева. Эти обозначения изображены следующим образом…» Дальше представлялись рисунки двух символов. На одном — крест. На втором — словно кто-то в злобе или бешенстве изогнул, надломил стойку и поперечину креста. Это была свастика — проклятый всем честным народом знак жестокости и человеконенавистничества. Это было напоминание о фашизме…

Не желал бы оскорблять чувства истинных монархистов (верить во что-то, поклоняться кому-то, не навязывая своих идолов и идей другим, — право и дело совести каждого), но, если вспомнить, что при дворе с легкой (а может, тяжелой!) руки Григория Распутина царицу звали «мамой», то получается, что последняя российская императрица являлась «мамой отечественного фашизма». Ведь она хранила и другие атрибуты, взятые на вооружение впоследствии «семиреченским» фашистом-атаманом и ярым монархистом Анненковым. В одной из описей принадлежавших ей вещей значится, к примеру, брелок, изображавший «череп с крестообразно сложенными костями белого металла». Все эти документы относятся к 1918 году, к тому времени, когда воинство Анненкова щеголяло такими же отличительными знаками — череп с костями, упредив намного гитлеровских вояк. Они же, анненковцы, тоже дав пример немецким фашистам, имели на поясных пряжках циничную надпись — «С нами бог».

Кружок императрицы Александры Федоровны тоже носил религиозно-мистический характер. Иногда его называли «немецким». Ну а символом этого кружка, членом которого являлся автор упомянутой тетради — Борис Соловьев, зять Григория Распутина, государыня избрала вот такой печально известный знак.

Вот что об этом писал Соколов в своей книге «Убийство царской семьи» (с. 133): «В дневнике Соловьева я нашел тот самый знак, которым пользовалась Императрица. Соловьев ответил мне, что это — индийский знак, означающий вечность. Он уклонился от дальнейших объяснений. Марков был более откровенен и показал: „Условный знак нашей организации был (изображена свастика. — Авт.). Императрица его знала“.

Процитирую выдержку еще из одной книги:

„Наша буржуазия, представлявшая собой остатки старой империи, присвоила себе и старый императорский бело-красно-черный флаг.

Мы, националисты, поставившие себе задачей возрождение нашей родины революционным путем, не могли взять этого флага, так как он ассоциировал бы нас с бездейственными, пассивными элементами страны…

Для нового флага мы избрали красный революционный цвет, с белым диском посредине, в центре которого был помещен черный знак Свастики. Таким образом, были скомбинированы три цвета старой Германии.

Такие же самые значки были изготовлены для ношения на рукаве.

Новый флаг был выкинут летом 1920 года“. [216]

Откровения эти принадлежат Гитлеру, который тоже считал себя революционером. Хотя, еще будучи ефрейтором, возмущался разлагательской работой революционеров на фронте и в тылу, возмущался революцией в России, низведшей руками большевиков германский элемент, якобы тянувший Россию к цивилизации и управлявший этой дикой страной, до рядового уровня, еще больше обозлился на германскую революцию и возрадовался, когда она была задавлена. Так вот, немецкими нацистами был избран для их партии такой же знак, какой был в чести у последней романовской императрицы.

Так что же заставило бывшую гессенскую принцессу обратиться к столь таинственной атрибутике: индийский знак, череп с костями?.. Может, и впрямь это своеобразная месть православию, исковеркавшая крест, месть женщины, вынужденной искать брачной утехи и удовлетворения королевского тщеславия не только в чужой стране, но и в чужой вере. Правда, Алиса-Александра отличалась завидной набожностью и послушанием русской церкви. Хотя кто знает, какому богу в душе молилась она. Искривленный или надломанный крест, обезображенный знаком свастики, — может быть, это выражение мистичности кружка Александры Федоровны? Но не исключено, что это действительно первые проявления фашистского духа, фашистской воли, фашистского утверждения. Если так, то следует еще раз уточнить, что происходило это за несколько лет (учитывая время создания кружка, а не фиксации этого знака Соколовым и его предшественниками) до того, как Гитлер, по его словам, „выкинул“, т. е. поднял, нацистский флаг со свастикой. Российская царица, по всей видимости, не могла наблюдать этого торжества. Лицезреть зарождение фашизма в Германии мог Соколов, наезжая туда за изобличительными материалами против большевиков. Под грохот сапог гитлеровских штурмовиков печаталась в Берлине и книга Соколова. Ее антибольшевистские строки уж очень были созвучны с призывами рвущегося к власти Гитлера. Да и германская военная верхушка жаждала похода против большевиков. Так что книга Соколова и для них являлась мобилизующей силой. Нет сомнения, что именно с этой целью она издавалась и именно в Берлине.