Убийцы Российской Империи. Тайные пружины революции 1917 - читать онлайн книгу. Автор: Виталий Оппоков cтр.№ 56

Кстати, эта «мелкая, но существенная» ошибка повторилась спустя три года в материалах Соколова. В составленном им протоколе осмотра трех номеров газеты «Общее дело» речь идет о представленных следствию Бурцевым материалах. В № 62 этой газеты от 10 декабря 1919 года (протокол осмотра составлен И.А. Соколовым 11–12 августа 1920 года) под заголовком «Обвинение Ленина, Зиновьева и других в государственной измене» фарисейски, что свойственно стилю Бурцева, извещалось: «В настоящее время могут быть сообщены без нарушения тайны предварительного следствия лишь некоторые данные, установленные свидетелями и документами, послужившие основанием для привлечения Ульянова (Ленина), Апфельбаума (Зиновьева), Коллонтай, Гельфанда (Парвуса), Фюрстенберга (Ганецкого), Козловского, Суменсон, прапорщиков Семашко и Сахарова, мичмана Ильина (Раскольникова) и Рошаля в качестве обвиняемых по 51, 100 и 108 ст. ст. угол, улож. в измене и организации вооруженного восстания». Фарисейской называю эту публикацию потому, что бурцевская «сенсация» состоялась еще в июле 1917 года, а его нарочитые потуги оградить «предварительное следствие» (это два с половиной года спустя, после того как следователь Александров отпустил всех «обвиняемых» под денежный залог и, прекратив следствие, отправился, по его словам, на Кавказ [160] ) от «нарушения тайны» были лишены всякой необходимости разглашением этой самой тайны в те же июльские дни. Да что там Бурцев и что там девятнадцатый год! Ведь и в наши дни почти буква в букву повторяется это самое «предварительное следствие», так до сих пор и не перешагнувшее через тенденциозность и циничные попытки оградить «предварительное следствие от нарушения тайны». К примеру, в журнале «Столица» (№ 1 и № 4 за 1991 год) вся эта покрытая плесенью и давным-давно разоблаченная (в том числе и зарубежными исследователями) фальшивая сенсация подается под тоже далекими от новизны заголовками «Был ли Ленин агентом германского штаба?» и «Родимое пятно большевизма». Да, все это рефрен знакомой песни, запетой в свое время эсерами и кадетами, меньшевиками и бундовцами, монархистами и масонами: большевики — враги русского народа и друзья Германии, они служили Вильгельму и убили Николая. Но подобными откровениями истину не откроешь. До тех пор, пока мы без эмоций и крайностей не сумеем ответить, хотя бы для самих себя, на многие вопросы. К примеру, на такие: почему дочь генерала Домонтовича и жена генерала Коллонтая пошла в революцию, объявив войну монархии и буржуазной республике, войну мировой войне, почему ее сын, юнкер инженерного училища, собрав все свои скудные сбережения, поспешил «выкупать» у следователя Александрова мать-революционерку? [161] Пока мы не ответим хотя бы на эти частные вопросы, нам трудно будет объяснить (в первую очередь самим себе) трагедию последнего русского царя, неудачу Керенского, позицию Ленина и большевиков… Хотя настало время осмотреться вокруг позорче, чтобы разобраться тоже в довольно-таки непростой проблеме — кто же они, эти самые большевики?

6

К материалам предварительного следствия «по делу об убийстве отрекшегося от престола Российского государства Государя Императора Николая Александровича…» судебный следователь по особо важным делам Н.А. Соколов приобщил и «светские мемуары» деревенской девушки и «городской женщины» Матрены Григорьевны — дочери небезызвестного Григория Ефимовича Распутина. В общем, ее судьба — это тоже трагедия, связанная тесно с царской, поскольку отец по царской воле от деревенского подворья ее оторвал, а к царскому двору так и не пристроил — не позволили. Но не об этом речь. А о том, как эта «барышня-крестьянка» тяжко переживала «страшную революцию», которую принесли «ужасные большевики». В дневнике Матрены они представляются чудовищами, кровожадными пришельцами, посланниками ада. Соколов просвещеннее Матрены Распутиной, а поэтому считает, что «большевики — люди, и, как все люди, они подвержены всем людским слабостям и ошибкам…». И все же, не разделяя точки зрения Матрены, что «большевики — дьяволы, звери», Соколов, в общем-то, рассуждает почти что по-матренински: все, кто не укладывается в его монархические рамки, — большевики и большевистские агенты. Та же Матрена наверняка сплюнула бы трижды через плечо и перекрестила бы в страхе и негодовании залгавшегося следователя, если бы услышала, а вернее, смогла бы прочитать в соколовской книге, [162] что ее «святой папенька», который так надежно обеспечивал ее сладкой (по сравнению с деревенской) жизнью и о котором она так убивается, — не кто иной, как агент большевиков, создавший под боком у царя пробольше-вистскую и прогерманскую шпионскую организацию. Но еще больше удивилась бы распутинская дочка тому, что и ее муженька — Бореньку, который как черт ладана боялся не только военной службы, но и всего, что было связано с большевистской смутой, откровенного монархиста, Соколов тоже причислил к их общим врагам. «В декабре месяце 1919 года в г. Владивостоке, — писал Соколов, — был арестован военной властью некто Борис Николаевич Соловьев. Он возбудил подозрение и близостью к социалистическим элементам, готовившим свержение власти адмирала Колчака. Соловьев подлежал суду как большевистский агент…»

А вот еще один большевистский агент, «разоблаченный» Соколовым, — Сергей Марков, бывший офицер Крымского полка, шефом которого была императрица, пасынок известного ялтинского градоначальника генерала Думбадзе. Его связь с Распутиным (по мнению Соколова — это убедительная улика в связи с большевиками!) началась с 1915 года. В распутинском кружке он был свой человек, вот почему Матрена в своем дневнике называет Маркова Сережей. Вторая «большевистская улика» заключалась в том, что Марков имел… псевдоним. В Тюмени он жил под фамилией своего «сопартийца» и друга — Соловьева (кстати, настоящий Соловьев тоже имел псевдоним — «Станислав Корженевский»). И третья, все та же, улика — мечта о выезде или выезд за границу. Любой то ли потенциальный, то ли действительный эмигрант — это большевик. Степень большевизации возрастала, если эмигрант находился в Германии: «В конце 1918 года Марков уехал в Берлин… Еще до отъезда Маркова из Сибири думал о „загранице“ и Соловьев…» Но ведь и сам Соколов в конце концов оказался за границей, бывал в Германии, а его книга издана в Берлине, правда, посмертно. Ну а что можно говорить о Бурцеве, исколесившем Германию в поисках своих скандальных и кляузных материалов? А бывшие министры Временного правительства Милюков и Гучков? Первый еще в 1918 году вел переговоры в Киеве с немецкими представителями о «помощи России» и в том же году выехал за границу. Второй — в течение долгих лет, начиная с первых послереволюционных, был связан с высшими военными кругами Германии… Да мало ли их, «большевиков по-соколовски»…