Правда, было еще одно обстоятельство, на которое не все обратили внимание. Противников ГКЧП довольно быстро поддержали из-за рубежа. И это было доказательством того, что интересы Запада были против стабилизации положения в стране. Но все же не в этом главная причина поражения ГКЧП, хотя Ельцин первым обратил внимание на это обстоятельство: «То, что западные страны не стали выжидать, оказалось неожиданностью для ГКЧП. Вечером того же дня они невнятно пробурчали на пресс-конференции о «преждевременной реакции» и «вмешательстве во внутренние дела».
«Теперь, задним числом, — писал Ельцин, — я понимаю причины такой быстрой и однозначной реакции. Ну, во-первых, западные аналитики давно уже «вычислили» путч, он для них неожиданностью не был. У нас в стране никто не верил, сама мысль об этом казалась дикостью, а со стороны-то виднее. И, наконец, несмотря на всю неясность ситуации с Горбачевым (которая, впрочем, для западных разведок, я думаю, стала ясна в считанные часы), путч выглядел хотя и страшно, но уж слишком карикатурно, грубо, я бы сказал, глупо, чтобы колебаться по вопросу о доверии к самозваному руководству СССР»
[419]
.
Убедительным доказательством негативного отношения Запада, в частности США, к ГКЧП служит благодарность, высказанная Дж. Бушем Ельцину, в телефонном разговоре 21 августа:
«Мой друг, — сказал Буш, — ваши ставки выросли здесь до небес. Вы проявили уважение к закону и отстояли демократические принципы. Мои поздравления. Это вы были на передовой, стояли на баррикадах — мы лишь поддержали вас. Вы вернули Горбачева невредимым. Вы восстановили его на посту. Вы завоевали множество друзей во всем мире. Мы поддерживаем вас, восхищаемся вашим мужеством и тем, что вы совершили. Позвольте сейчас дать вам дружеский совет: отдохните хоть немного, урвите хоть толику сна».
Отрицательное отношение Запада к ГКЧП много значило для Горбачева. Именно поэтому его и нужно было «изолировать». Не исключено, что негативная реакция Запада на путч оказала основное воздействие на поведение Горбачева 21 августа 1991 года, когда к нему прилетели «на покаяние» члены ГКЧП.
Непонятной кажется как сама поездка нескольких членов ГКЧП, так и поведение Горбачева, не пожелавшего с ними встречаться, пока не прибудет российская делегация. Как-то невнятно об этом пишет Крючков: «Обсудили обстановку, ночное кровопролитие и пришли к выводу, что дальше рисковать нельзя, и потому решили прекратить деятельность Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР, выехать в Форос к Горбачеву, еще раз доложить ему обстановку, попытаться убедить предпринять какие-то шаги для спасения государства от развала»
[420]
.
Неубедительно объяснил Владимир Александрович. Похоже, что он чего-то не договаривает. Много неясного, о чем докладывать Горбачеву? Что не удалось его свергнуть? В чем его убеждать? Учредить новое ГКЧП, но уже под его (Горбачева) руководством? Вопросы, вопросы. На них ответить и выбрать одну-единственную и верную версию должно было следствие. Но правда, похоже, уже никому не была нужна.
Поездка в Форос наводит на мысль, что Горбачев ранее дал гэкачепистам какой-то срок (может быть, три дня) на их эксперимент или поставил условие (до первой крови). После чего будет видно. Через три дня они приехали доложить (кстати, первая кровь трех человек уже была). Но предварительно в тот же день президент страны договорился с другой стороной. А признать наличие прежней договоренности на существование ГКЧП для Горбачева было уже нельзя. И для членов же ГКЧП признать такую договоренность означало поставить себя в дурацкое положение прислужников Горбачева, который их же и цинично предал. Так что все молчали. Возможно, сказать гэкачеписты могли бы и вначале, но оказались под арестом, а потом стало уже слишком поздно признаваться в своей глупости.
Косвенных подтверждений этой версии немало. Например, О. Д. Калугин писал «о психологии Крючкова, сформировавшейся в течение длительного пребывания в аппарате ЦК КПСС в качестве помощника Андропова, то есть о психологии человека, познавшего искусство дворцовой интриги, но всегда знавшего свое место — исполнителя чужой воли»
[421]
.
То есть, по Калугину, Крючков не мог действовать самостоятельно. Он либо действовал по чужой воле, либо был слишком нерешителен, чтобы сжечь мосты.
Еще более откровенен Г. Х. Попов, написавший: «…Требуя вернуть Михаила Сергеевича, Ельцин сразу же лишил ГКЧП возможности добиться в будущем соглашения с Горбачевым. А самого Горбачева ставил в положение, когда соглашение с ГКЧП стало бы предательством по отношению к сохранившей ему верность России»
[422]
.
По Попову получается, что Горбачев должен был решать, кого ему предать. Это признает приближенный к Горбачеву Андрей Грачев, напасавший: «…Проявив в Форосе явно неожиданную для путчистов твердость, Горбачев создал необходимые предпосылки их поражения и тем самым спас Ельцина. Тот, в свою очередь, не остался в долгу, вернув президента в Москву на прежний пост, несмотря на массу вопросов и сомнений, которые вызвал визит гэкачепистов в Форос»
[423]
.
Почему на умолчание истинной роли Горбачева решился Ельцин? Тут ответ прост: ему это было вначале крайне выгодно. Тот же Попов писал что еще до создания ГКЧП среди ельцинской команды думали, как о самом выгодном варианте путча, когда он формально направлен против Горбачева. «Скорее всего, таким он не будет, но, может быть, нам удастся представить его именно таким — и это будет наша большая удача»
[424]
. Откровенней сказать трудно.
Наиболее вероятной выглядит версия о том, что они просто выполняли волю Горбачева, верно служили ему и стали «героями» сопротивления Горбачеву лишь потому и после того, как он предал их, передав на расправу российским властям. И сама поездка в Форос — лучшее доказательство этой версии.
Через несколько лет Крючков задаст себе вопрос разве не было оснований для постановки вопроса об отставки президента СССР? И тут же пояснит, что тогда у него были еще иллюзии
[425]
.
Обладая властью руководителя мощнейшей мировой спецслужбы, можно было бы быть более понятливым в том, куда шла страна и кто ее к этому вел. И можно было бы быть более смелым в принятии решения о ее судьбе. Но вот такой у СССР был руководитель основной спецслужбы, отвечающей за безопасность страны. Иллюзии у него были тогда, когда их просто не должно было быть.