Так оказалось, что партнеры-соперники достойны один другого. И тот и другой показали, что они умеют применять неожиданные приемы в ходе беседы. Если пользоваться шахматной терминологией, то складывается впечатление, что сначала Сталин объявил шах Мао Цзэдуну, на что Мао Цзэдун ответил шахом со своей стороны. После этого Сталин рокировался, что дало возможность обеим сторонам продолжить беседу; при этом каждый из партнеров считал себя победителем. Так завершилась вторая часть начала их беседы.
В третьей части оба собеседника создавали предпосылки для конструктивных бесед по вопросам налаживания отношений.
Здесь, пожалуй, уместно сказать несколько слов, которые могут в какой-то степени помочь раскрытию поведения Сталина и Мао Цзэдуна в ходе этой части беседы. Дело в том, что Сталин был как бы вынужден принять упреки Мао Цзэдуна, и в то же время высказывания Сталина не были полным признанием своей неправоты, скорее они предлагали выход из создавшегося положения, при котором обе стороны оставляют за собой право оставаться при своем мнении относительно некоторых вопросов истории, хотя и договариваются не поднимать эти вопросы. Таким образом, основа дальнейших отношений оказывалась довольно зыбкой. Ее можно было при желании взорвать напоминаниями о прошлом.
Мао Цзэдун был сосредоточен прежде всего на том, чтобы, во-первых, подтвердить и застолбить независимое положение свое и своей партии, своего государства и, во-вторых, заставить Сталина признать, что он считает ошибочной борьбу против Мао Цзэдуна внутри его партии и больше не будет поддерживать соперников Мао Цзэдуна внутри руководства КПК. Конечно, Мао Цзэдун имел в виду и отношение Сталина к Чан Кайши.
Однако тут позиции Мао Цзэдуна не были, в глазах Сталина, убедительными.
Дело в том, что Сталин беспокоился не столько о внутрикитайских делах, особенно о делах внутри КПК, хотя эти вопросы он рассматривал как важные, от решения которых зависело и состояние главного, то есть состояние отношений России (СССР) и Китая. Сталин был всегда заинтересован в том, чтобы обеспечить безопасность своей страны. Он не желал допускать, чтобы из Китая кто-то из китайских руководителей вонзил нож в спину его стране.
На протяжении многих лет Сталин имел своим партнером Чан Кайши и добился успехов в своих предприятиях.
В то же время Мао Цзэдун на протяжении почти десяти лет старался найти общий язык с американцами; при этом подразумевая, что он может в интересах налаживания дел с США пойти на охлаждение отношений со Сталиным, на некоторое отстояние от России, на то, чтобы не стоять с ней в одном лагере и не гарантировать союз с ней против третьих стран, включая и США. Особенно такую активность Мао Цзэдун усилил перед победой в гражданской войне против Чан Кайши. Сталину было известно, что в руководстве КПК существуют два крыла. Одно крыло, сердцевину которого составляли Мао Цзэдун и Чжоу Эньлай, выступало за более тесные отношения с США. Другое крыло, в которое входил, в частности, Лю Шаоци, предпочитало иметь тесные союзные отношения с СССР. Только под давлением целого ряда обстоятельств Мао Цзэдун был вынужден, во всяком случае на словах и публично, объявить о том, что он склоняется на сторону СССР, на сторону Сталина. Это, по сути дела, было признанием со стороны Мао Цзэдуна его вины перед Сталиным, причем вины важнейшей, так как речь шла о попытках Мао Цзэдуна совершить то, что в глазах Сталина могло выглядеть как предательство.
Таким образом, если Сталин был вынужден каяться в своих ошибках применительно к внутренним делам в Китае, особенно в КПК, в поддержке соперников Мао Цзэдуна внутри КПК, то Мао Цзэдун был вынужден публично отмежевываться от своих же реальных попыток отойти от СССР и вступить в близкие отношения с США. При этом Мао Цзэдун не мог в такой ситуации предъявлять Сталину претензии в связи с его отношениями с Чан Кайши.
Одним словом, Мао Цзэдун напал на Сталина, намекнув на поддержку Сталиным его противников внутри Китая, а Сталин отвел это весьма ловко, указав на то, что о старом вспоминать не в интересах обеих сторон.
Так, вступление в беседу закончилось как бы вничью, если говорить о ее психологическом подтексте. В то же время оказывалось, что Мао Цзэдун уступал Сталину в сфере международной политики, в то время как Сталин вынужден был признавать некие свои поражения применительно к внутренним делам в КПК, в Китае.
При этом важно, что Сталин занимал безукоризненную позицию, если говорить о двусторонних межгосударственных отношениях России (СССР) и Китая (КНР), даже об их действиях в то время на мировой арене. Мао Цзэдун здесь выглядел как политик, позиции которого не мог сочувствовать народ России (СССР), да она не была и в интересах китайского народа в то время.
После своего рода разминки беседа вступила в новую фазу.
Далее в ходе беседы Сталин спросил Мао Цзэдуна: «Господин Мао Цзэдун, как по-вашему, что мы могли бы сделать на сей раз? Каковы ваши соображения и пожелания?»
Таким образом Сталин завершил обмен репликами вводного характера, во время которых советская сторона дала свою оценку достижениям китайской стороны, Мао Цзэдуна, а далее обе стороны намекнули на то, что в прошлом каждая из них полагала действия партнера не вполне удовлетворительными, со своей точки зрения, перешел, так сказать, к текущим делам.
Своим вопросом он, во-первых, определил характер поездки Мао Цзэдуна в Москву. В глазах Сталина это была прежде всего встреча двух лидеров, персонально его самого и Мао Цзэдуна, следовательно, согласно логике Сталина, речь шла об обмене мнениями между ними двоими и о принятии ими же двоими решений в интересах обеих сторон. И здесь Сталин пожелал в качестве, если угодно, хозяина принимающей стороны или старшего по возрасту услышать мнение Мао Цзэдуна. По всем правилам этики, и русской и китайской, Сталин поступил корректно. Форма и приличия были соблюдены.
Сталин формально предоставлял теперь инициативу Мао Цзэдуну. Он ставил, казалось бы, самые нормальные и простые вопросы, на которые обычно и дается ясный ответ. Сталин, во всяком случае, желал поставить Мао Цзэдуна в положение политика, который первым высказывается, тем самым давая возможность партнеру получить определенные преимущества.
Однако Мао Цзэдун и на сей раз не стал следовать, так сказать, общепринятым этическим нормам и вновь постарался поставить партнера перед новой загадкой. Он посмотрел по сторонам и сказал: «На сей раз цель приезда состоит в том, чтобы кое-что сделать. Но вот то, что получится в результате, должно и радовать глаз, выглядеть приятно, и на вкус быть съедобным, даже вкусным!»
Буквальный перевод этих слов Мао Цзэдуна был сделан советским переводчиком. Сталин и его коллеги явно ожидали пояснений к этим словам.
Тогда Ши Чжэ пояснил: «Радовать глаз или приятно выглядеть – это означает, что форма должна быть внешне красивой, что все должно выглядеть привлекательно и внушительно. Быть съедобным или вкусным – это значит, что все должно быть содержательным, иметь совершенно реальное наполнение».
Для советских собеседников, коллег Сталина, высказывания, сделанные в такой форме, были непривычными. Берия даже прыснул от смеха.