А те, кто их до власти над Россией допускал, все эти венценосцы, они что — тоже ни при чем?
В своей статье «Власть и начальство» Победоносцев писал: «Власть как носительница правды, нуждается более всего в людях правды, в людях твердой мысли, крепкого разумения и правого слова, у коих да и нет не соприкасаются и не сливаются, но самостоятельно и раздельно возникают в духе и в слове выражаются. Правый человек есть человек цельный — не терпящий раздвоения. Только такие люди могут быть твердой опорой власти и верными ее руководителями».
Приведенные выше слова — прекрасные слова, выражающие верные, глубокие мысли. Но, высказанные одним из идеологических столпов России Александра Третьего, эти слова с учетом реальной ситуации с «людьми власти» в России конца XIX века, в преддверии возвышения фигур типа Витте, звучали издевательски!
Прямые антиподы идеала Победоносцева определяли нерв эпохи Александра Второго…
И вот теперь наступала аналогичная эпоха Александра Последнего, а за ней — и Николая Последнего…
В ЭТОЙ эпохе, как и всегда в России, дела гнусные были перемешаны с делами славными. Вот краткая дореволюционная история завода «Русский дизель» (такое название он получил уже в 1919 году)…
В 1849 году основан в Петербурге как чугунолитейный, механический, судоремонтный.
С 1870 года — завод Нобеля. Производит вооружение и боеприпасы по заказам военного ведомства, а также токарно-сверлильные станки, паровые молоты, гидравлические прессы.
С 1878 года начинает также производить оборудование для нефтяной промышленности и первые в мире железнодорожные вагоны-цистерны для транспортирования нефти и керосина.
В 1899 году там создают первый в мире промышленный дизель. на сырой нефти.
В 1903 году производится первый в мире судовой дизель, установленный на первом в мире теплоходе — нефтеналивном судне «Вандал»…
Славная история одного лишь завода… А ведь за ней не только
деньги Нобеля (Россией же и обеспеченные), а талант, труд, мысль и пот русских людей…
Но русскую силу в это время все чаще умело направляют вбок — так, чтобы она расходовалась впустую и уже этим обеспечивала успех и могущество другим. Россия все более широко выходит во внешний мир, но там ее втягивают в авантюры. И все более авантюрной становится ее политика на Дальнем Востоке.
У нас на Дальнем Востоке и в Сибири всегда хватало людей крепких. И если сами они не всегда были в должной мере энергичны и предприимчивы, то деятельных людей в те места всегда в избытке поставляла Центральная и Северная Россия (достаточно вспомнить биографии Шелихова, Булдакова, Баранова, Кускова, чтобы в этом убедиться). Что мы знаем о скромном, маленьком русском городке Лальск на вятской реке Лузе? А ведь и он дал России не одного героя Русской Америки…
Эти деятельные люди выходили на берега Тихого океана и шли дальше — на Алеуты, на Аляску, на Курилы…
Выходили они и на левый берег Амура. А за Амур шли только до левого берега Уссури.
Но — не далее…
Я уже немало говорил о естественных границах, а тут еще скажу, что, похоже, русский народ (именно народ в своей простонародной массе) всегда обладал природным точным геополитическим инстинктом, позволявшим ему идти не далее разумного, своего
Если на Западе подвижки национальных границ были делом королей — в пределах Европы, и тех же королей вкупе с поддерживаемыми ими алчными авантюристами, то в России границы на восток продвигал вначале сам народ, и лишь потом их закрепляла царева власть.
Возможно, и поэтому та же Российско-Американская компания даже в период наибольшей своей активности никогда не пыталась обосноваться за Амуром.
По Амуру — с левобережной стороны, в зоне между отвернувшим к Сахалину Амуром и Тихим океаном — да! Но в китайскую, скажем, Маньчжурию — ни-ни! Зачем, если это — не наше?
За Приамурье умные русские люди держались крепко еще со времен Нерчинского трактата 1689 года, и за эти земли всегда были готовы идти с Китаем на конфликт.
И шли, и были жестки и неуступчивы — как Муравьев-Амурский, как Невельской.
Но те же люди ясно отдавали себе отчет в том, что Маньчжурия — не наша сфера политических интересов. Как верно — в принципиальном отношении, но не по конкретному поводу, заметила Екатерина, торговать — это одно дело, владеть — совсем другое…
Маньчжурия — даже Северная, заамурская, была в понимании тех русских патриотов, которые были привержены дальневосточному краю России, территорией законно китайской. Да так оно и было по всем правилам божеским и человеческим.
Но так же твердо эти патриоты были убеждены, что Амурский край по эту сторону Амура — это законная русская земля. И вот тут они были готовы идти на неудовольствие высоких бюрократов, на риск и лишения во имя того, чтобы солнце над Приамурьем восходило для России.
Увы, пройдет менее тридцати лет после продажи Русской Америки, и антироссийская политика Витте окончательно похоронит идеи и принципы русских первопроходцев. Эта политика вытащит Россию на тот берег Амура и поведет ее к раздору с Японией и к краху перспектив устойчивого мира на Дальнем Востоке.
Во второй половине XIX века Россия вышла на Амур и владела Русской Америкой. Сохраняя за собой обе эти зоны, Россия обеспечивала себе отличное место на берегах того океана, который Герцен назвал «Средиземным морем будущего».
Американец командор Джон Роджерс, побывав на Амуре, был уверен в его огромном будущем и писал так: «Это — великая магистраль, которую природа проложила от берегов Тихого океана к центру Сибири».
Роджерс считал, что на берегах Амура возникнет обширная торговля, а в устье встанет город, которому пророчил судьбу русского Сан-Франциско.
Будущее Амура и Приамурья — как оно виделось янки, а также
основание Владивостока стали, конечно же, дополнительными причинами того, что янки торопились с покупкой Русской Америки. И торопились так, что, когда вопрос решился в их пользу, Сьюард не смог вытерпеть даже пару дней уик-энда и сладил все в одну ночь…
За один день, и даже за один час была решена геополитическая судьба России и на особом совещании в Петербурге.
А ВЕДЬ РОССИЯ имела шанс доминировать на всем Тихом океане, а уж на севере его — точно. И северная его часть — за Алеутами, могла быть внутренними российскими водами.
Тот же Петропавловск-Камчатский при умной государственной политике мог вырасти в считаные годы в немалый город и могучую крепость — как прочная стратегическая база, подкрепляющая Русскую Америку из русской Азии и укрепляющая саму русскую дальневосточную Азию.
Только что назначенный генерал-губернатором Восточной Сибири Николай Николаевич Муравьев (еще — не Амурский) после посещения Камчатки писал в Петербург: «Я много видел портов в России и в Европе, но ничего подобного Авачинской губе не встречал; Англии стоит сделать умышленно двухнедельный разрыв с Россией, чтобы завладеть ею и потом заключить мир, но уже Авачинской губы она нам не отдаст, и если б даже заплатила нам миллион фунтов за нее при заключении мира, то выручит его в короткое время от китобойства в Охотском и Беринговом морях».