— Я очнулся от землетрясения и перезвона колоколов Ла-Гиральды в содрогающейся башне. Солнце встало и светило сквозь щели в стенах и потолке. Я заполз в нишу в подвале, чтобы спрятаться от всепоглощающей ярости, которую наше заклятие, напоенное людскими смертями и моей кровью, вылило на землю. Это было гораздо больше, гораздо ужаснее, чем я думал. Это было грандиозное и бессмысленное неистовство разрушения, служившее злому умыслу Эдварда. Лиссабон пал от землетрясений, наводнений и пожаров, которые прокатились по нему. Погибло шестьдесят тысяч твоих и моих собратьев. И все зря. Наши, выжившие в Лиссабоне, покинули город, и Эдвард стал королем без поданных. Он вырвал у меня сладость душ и использовал их для себя, выпустил мою кровь и бросил умирать. Кончик его ножа до сих пор сидит в моем сердце. Когда я найду способ избавиться от него, Эдвард познает за меня все те две дюжины смертей. Одну за другой.
Карлос замолчал, и я, пошатываясь, встала. На неверных ногах двинулась к выходу. Он не стал ко мне прикасаться, но проводил до двери в магазин и на улицу. Передернул плечами и вернулся к своему современному виду, стоя рядом со мной.
— Как себя чувствуете? — поинтересовался Карлос.
Я закашлялась в ответ, хватая нормальный воздух ртом и пытаясь не сблевать.
— Вы держитесь за живот, но я вижу, что вы не беременны. Расстройство желудка?
Я пробормотала, не обращая внимания на застрявший в горле комок:
— Я не любитель ужастиков, у меня слишком хорошее воображение.
— Вы сами спросили. Все в порядке?
— В полном, — процедила я.
— Хорошо. Если что-то понадобится, звоните. Я хочу видеть его агонию, как он когда-то видел мою.
Я отступила и пошла за угол, пересекая улицу на красный свет. Мне хотелось бежать, мчаться, но я не смела, пока Карлос не исчез из виду.
Я кинулась к своему «роверу» и заползла внутрь, заперев дверцу. Желудок сжимался от спазмов и тошноты, руки и ноги тряслись, в голове звенело от боли. На середине моста по пути домой спазмы начали уменьшаться — остальное и не думало проходить.
В постели меня настиг крепкий, но далеко не безмятежный сон: вначале слишком глубокий, потом наполненный кошмарами. Один раз меня вырвало, потом я снова рухнула в кровать до одиннадцати.
Когда я, наконец, встала, мне было только чуточку лучше. Я долго мылась в почти ледяной воде. Хаос заглянула в ванну, однако решила ко мне не присоединяться. Когда я вышла она вылизала мои ступни и лодыжки насухо, прыгая вокруг. Вода всегда вкуснее, если она с чьих-то ног, и я смеялась над комичными па хорька, хотя от этого разболелись голова и живот.
Я закончила одеваться, чувствуя себя избитой, предпочла юбку, когда прикосновение тесных джинсов напомнило о веревках и мокрых от пота простынях. Мы с Хаос поборолись за мой завтрак, пока я не объявила победу, посадив ее обратно в клетку.
Леонор Фабре позвонила в 15:12. Она ждала своей очереди заехать на паром в Бремертоне, и ей надо было узнать дорогу. Я объяснила, как ко мне доехать, и сказала, что надеюсь скоро ее увидеть. Фабре постучала в мою дверь без нескольких минут пять.
Леонор Фабре оказалась слишком худой женщиной с соломенными волосами, ее плечи сгорбились под тяжестью жестокой повседневности. Я встала и протянула руку.
— Госпожа Фабре? Я Харпер Блейн. Присаживайтесь, пожалуйста.
Она упала на стул для клиентов.
— Давайте побыстрее закончим. Я весь день ругалась с моряками и очень хочу домой.
— Конечно. Можно вопрос?
— Да, можно.
— Вы не замечали что-нибудь необычное за этим органом?
Она подергала нижнюю губу желтыми от никотина пальцами.
— Кроме его уродливого вида? Нет вроде бы, но он отвратителен, из-за него моему мальчику снились кошмары.
— Кошмары? Сколько вашему сыну?
— Сейчас двенадцать. Когда мы переехали, было шесть. Надеюсь, у музея нет с органом проблем. Потому что я не собираюсь брать его назад. — Фабре снова подергала губу. — Так вам нужны бумаги или как? — спросила она, кладя руку на сумочку, которую держала на коленях.
— Конечно.
Фабре вынула конверт и шлепнула его на стол.
— Вот. Посмотрите и скажите, что думаете.
Я достала из конверта две ксерокопии. Одна — страховая оценка, согласно которой орган стоил две с половиной тысячи долларов. Другая — расписка о получении в дар с описанием, которое, похоже, совпадало с тем, что мне присылал Сергеев.
— Черт! — фыркнула я, глядя на бланк расписки.
— Что такое? — спросила Фабре, протягивая руку к бумагам.
— Орган пожертвован музею "Мэдисон Форрест хисторикал хаус" — здесь, в Сиэтле, — сказала я.
Фабре чуть сжалась.
— Ну и что?
— Ничего. Просто… Орган пробыл в Сиэтле двадцать лет, потом переехал в Анакортес на десять и вернулся обратно, чтобы обосноваться в трех милях от нас.
— Вы хотите сказать, что бумаги вам не нужны?
— О нет. Нужны и мне, и моему клиенту, вы нам очень помогли.
Я сунула документы в ящик и достала заранее приготовленный чек. Протянула ей.
— Вот плата, одобренная моим клиентом. Только распишитесь, пожалуйста, в получении, — добавила я, пододвигая к Фабре бланк и ручку.
Она взглянула на чек и уставилась на меня.
— Здесь пятьсот долларов, — прошептала Фабре. — Вы уверены, что не ошиблись?
— Да, все верно. Просто распишитесь, пожалуйста.
Онемев, Фабре сжала ручку и быстро нацарапала свою фамилию на бланке. Подняла бровь, возвращая мне бумагу.
— Вы уверены?
Я взяла бланк и положила в ящик вместе с распиской о получении в дар. Улыбнулась ей.
— Уверена. Спасибо, что пришли, Леонор. Вы мне очень помогли.
Она безмолвно кивнула, встала и кинулась к двери так, словно боялась, что я передумаю и выхвачу у нее чек. Когда дверь захлопнулась, я покачала головой, проглатывая жалость, которую бы она не оценила.
Часом позже я забыла о Фабре, погрузившись в привычные дела. Я рылась в нижнем ящике в поисках бумаги для принтера, когда услышала стук в дверь.
— Секунду, — крикнула я, хватая листы и поднимаясь вместе с ними.
Ударилась затылком о крышку стола. Подняла голову, стряхивая минутное головокружение, и обнаружила мужчину, стоящего за стулом для клиентов. Я моргнула.
Он был спокойный и холодный как воск, в очень простом темном костюме и белой рубашке со странным воротником, застегнутым на все пуговицы до самого горла, но без галстука. Худощавый, с круглым лицом и широкими, плоскими скулами, слегка раскосыми глазами и полупрозрачной кожей. Волосы темные. Мужчина уставился на меня в ответ. Его левая рука вспорхнула к пуговицам плаща и успокоилась на груди.