Великий Наполеон. "Моя любовница - власть" - читать онлайн книгу. Автор: Борис Тененбаум cтр.№ 73

Ну что сказать? Еще в давние времена у кадета Буонапарте в Военной Школе в Бриенне отмечалась прискорбная нехватка светских способностей.

Понятно, что вести, приходящие из Парижа, в Петербурге вызывали тревогу. Несмотря на то что Чернышеву пришлось уехать, куда более важный источник политической информации продолжал существовать – Е.В. Тарле отмечает, что основные дела в Париже велись не через Куракина, а через Нессельроде. Он только не уточняет того, в чем они состояли, а состояли они главным образом в получении сведений от Талейрана, который к сведениям присоединял и дельные советы.

Мысль о том, что с новым наследным принцем Швеции Карлом-Юханом, бывшим столь недавно французским генералом Бернадоттом, можно столковаться, возникла не без его содействия [2].

Когда шведы выразили желание поставить кого-либо из лиц, близких к Наполеону, в качестве наследника своего бездетного короля, он подумал было об Эжене де Богарнэ. Но шведы предложили Бернадотта – и он не стал настаивать на своем. Есть версия, что Наполеон полагал, что, несмотря ни на что, он может положиться на то, что Бернадотт «…поведет себя как француз и как швед...» – будет в союзе с Францией и постарается вернуть совсем недавно отобранную у Швеции Финляндию. Он сильно недооценил своего бывшего маршала… Очень быстро свежеиспеченный «верный лютеранский кронпринц Швеции, Карл-Юхан» (еще столь недавно бывший удалым гасконцем, номинальным католиком и убежденным республиканцем), Жан-Батист-Жюль Бернадотт понял, в чем состоят его истинные интересы. С Александром у него завязались вполне дружеские и даже доверительные отношения, чему немало способствовал граф Густав Армфельт (иногда его именуют Армфельдом), который в качестве «шведа с поместьями в Финляндии» сперва с русскими воевал, а потом в качестве «шведа с поместьями в Финляндии» начал сотрудничать, и даже в такой степени, что перешел на русскую службу [3]. Он много помогал Александру и в делах военных, и в делах дипломатических, и даже в плане построения толковой администрации, традиционно слабом пункте в устройстве русской государственной машины.

Вот как он писал в доверительных письмах из Петербурга:

«…Я веду открытую войну с господами министрами насчет всего, что касается администрации, финансов и таможни… Надо быть здесь, на месте, надо войти в постоянные сношения со здешними чиновниками, чтобы удостовериться в том, как страна эта отстала от остального мира; русские чиновники – это собрание медведей, или полированных варваров. Фридрих II говорил, что Швеция на сто лет отстала от века; Россия, по-моему, отстала на тысячу лет, – в России не существует законов, которым бы подчинялись…» [4].

Ну, насчет «…законов, которым подчинялись бы…» – с этим не справился и Петр Первый, насчет финансов и таможни он тоже, по-видимому, был прав – но вот армия в 1812 году была относительно в очень неплохом состоянии. В европейских военных делах в начале XIX века было относительное затишье, никакого по-настоящему нового оружия не появлялось, все улучшения носили характер скорее организационный, и дело в русской армии в общем и целом в то время было поставлено на европейском уровне. Артиллерия, например, была хорошей, и этому много поспособствовал граф Аракчеев, в советское время российскими историками не жалуемый. А в гражданской администрации ему помогали самые разные эскперты – и французские эмигранты, вроде известного в дальнейшем герцога Ришелье (памятник которому стоит в Одессе и поныне), и выгнанный из Пруссии Наполеоном барон фом Штейн. Именно «фом Штейн», а не «фон Штейн», это не опечатка [5].

Он был вынужден уехать из Пруссии в 1808-м, после того, как стало известно его письмо, направленное против Наполеона, и поселился в Австрии. Но в 1812-м, как и мадам де Сталь, счел свое положение ненадежным и уехал в Россию. Александр его не только принял, но и использовал его знания и опыт – к большой досаде Наполеона.

Наполеон прочитал предложенные ему Александром условия для примирения: вознаграждение герцога Ольденбургского за его потери, отвод французских войск из Польши и создание широкой нейтральной буферной полосы между русскими и французскими позициями – и счел это «…наглостью…». Мнением своим он без всяких обиняков поделился с российским послом. B апреле 1812 года Куракин писал в Петербург, что война, по его мнению, может разразиться в любую минуту, опасался быть задержанным в Париже и спрашивал царя, не следует ли ему «…запросить его паспорта…» – стандартная в ту пору процедура, предшествующая разрыву отношений.

Поэтому все, что только было возможно сделать в 1811–1812 годах для укрепления армии и администрации, делалось Александром с максимальной поспешностью.

По данным, приводимым Д. Чандлером, в русской армии на середину 1812 года имелось 6 полков императорской гвардии, 14 полков гренадеров, 50 полков легкой пехоты и 96 полков линейной пехоты. Кавалерия насчитывала 6 полков конной гвардии, 8 кирасирских полков, 36 драгунских, 11 гусарских и 3 уланских. Кроме регулярной кавалерии, имелось 15 тысяч казаков – со временем их число удвоилось. Имелась многочисленная и хорошо организованная артиллерия. Барклай де Толли провел и дополнительную реформу, организовав систему корпусов, по образцу французских. В стандартный корпус входило две пехотные дивизии, с прибавкой от одной дивизии до одной бригады кавалерии, и пары артиллерийских бригад. Понятное дело, это было только верхним, видимым слоем изменений – само по себе деление армии на корпуса и дивизии требовало значительных улучшений и в работе штабов, особенно в их отделах картографии, и в улучшении стратегических дорог, и в накоплении всевозможных запасов. Список генералов, на которых царь рассчитывал в первую очередь, согласно существовавшей на весну 1812 года иерархии, выглядел так:

1. М.Д. Барклай де Толли, военный министр и по совместительству командующий 1-й армией.

2. П.И. Багратион, командующий 2-й армией.

3. А.П. Тормасов, командующий 3-й, так называемой «резервной» армией.

4. М.И. Кутузов, который вел дела на юге, в Бессарабии.

Наполеон готовился к войне самым серьезным образом. Кампания Карла Двенадцатого, проведенная им в 1709-м и закончившаяся катастрофой, изучалась тщательно и во всех деталях. Запасалось продовольствие и всевозможные предметы амуниции и снаряжения. Помогло то обстоятельство, что с октября 1809-го и до июня 1812-го Империя жила в состоянии относительного мира – если, конечно, не считать «испанскую язву».

Министр финансов Наполеона представил своему повелителю доклад, согласно которому расходы на ведение испанской кампании и потери в доходах и податях, не поступивших с Иберийского полуострова, в сумме превысили астрономическую цифру в миллиард франков. Там были заняты не только многочисленные войска, но и лучшие маршалы, включая Массена́ и Сульта.

Но всегдашний принцип Наполеона – «…препятствий не существует…» – выдерживался и в таком экстраординарном случае, как Испания. Уходить оттуда он не хотел ни за что и говорил, что прежде, чем он отступит, врагу придется установить пушки на высотах Монмартра. Почему-то этот оборот речи – насчет вражеских пушек на высотах Монмартра – ему нравился, и он охотно употреблял его и в других случаях, например, в ответ на предположение, что неплохо бы отступить из Польши. Видимо, для него это было эквивалентом английской поговорки «…когда ад замерзнет…» или русской «…когда рак свистнет…», что означает «никогда».