Великие Борджиа. Гении зла - читать онлайн книгу. Автор: Борис Тененбаум cтр.№ 9

А поскольку сборы за сертификацию документов приносили папству значительный доход, достигавший 70 тысяч флоринов, то секретарю Канцелярии полагалось и отчисление от них в размере 8 тысяч. Что было, конечно, приятной суммой, но не шло в сравнение с 24 тысячами флоринов, которые Родриго Борджиа получал в качестве бенефиций от архиепископства Валенсии.

И, однако, именно за этот пост он держался с огромным упорством, невзирая ни на что.

Конечно, само по себе заведование документацией Церкви давало обладателю должности вице-канцлера очень значительный вес и влияние – в сущности, в административном смысле он был вторым человеком после самого папы, – но дело было не только в этом. Дело было не столько в престиже и не в значительном жалованье, которое приносил пост человека, следящего за правильным оформлением документов, сколько в огромных возможностях, таящихся в «не совсем правильном оформлении» тех же самых документов.

Чтобы не ограничиваться голословным заявлением на этот счет, хочется привести хороший, красноречивый случай использования таких «скрытых возможностей».

Например, дело с прошением графа д’Арманьяка.

В середине XV века вера была крепка – по крайней мере в местах, удаленных от Рима. Считалось, что «папа может все». И мысль эта настолько укоренилась в сознании и клира, и мирян, что при папе Каликсте III важный французский вельможа, граф д’Арманьяк, запросил папского позволения на сожительство с собственной сестрой. Согласитесь, это удивительно? Но еще более удивительно то, что разрешение это он от папы Каликста получил.

Папа, правда, об этом не знал.

Штука тут была в том, что запрос – за гигантскую сумму в 24 тысячи флоринов – был обработан в канцелярии, и при этом очень творческим образом. Сначала документ был слегка подправлен: про сестру, о которой писал простодушный проситель, было как бы забыто, а в прошении, заново составленном чиновником канцелярии, так называемым аббревиатором, было указано, что граф желал бы получить разрешение на сожительство с «родственницей четвертой степени родства». В таком виде прошение и было представлено на рассмотрение – и разрешение было дано. Дело было вполне рутинным, и никакого внимания на него не обратили.

А дальше, после получения нужной подписи, документ заверили – и тоже очень творчески. Бумагу подчистили, заменили «четвертую степень родства» на «первую степень», приложили печать, уже вполне подлинную, и все было слажено, к полному удовольствию просителя.

Тем бы дело и кончилось, но непосредственный исполнитель через какое-то время нашел, что получил он все-таки недостаточно. По всей вероятности, отчет о суммах, полученных от заказчика, был проведен через канцелярию столь же творчески, как и само прошение, потому что размер платы сам по себе вызвал бы изумление, ибо равнялся годовому доходу от архиепископства Валенсии, официально – главному доходу кардинала Родриго Борджиа, который в качестве вице-канцлера как раз канцелярией и заведовал. Исполнителю, вероятно, посчитали его долю как процент от заявленной суммы, а не от настоящей, он обиделся и пришел к заказчику за добавкой. И просил-то он не так уж и много – всего-то 4 тысячи золотых, – но граф д’Арманьяк возмутился.

Он-то считал, что ему за его деньги вручили самое что ни на есть подлинное папское позволение – жить с родной сестрой, – и он пошел жаловаться по инстанциям. Ничего хорошего из этого для него не вышло – и дело в итоге получило совершенно нежелательную огласку.

Папа Каликст III был в негодовании.

Но служебное расследование нашло, что глава священной Канцелярии кардинал Родриго Борджиа не виновен ни в чем, кроме разве что излишней доверчивости к своим подчиненным, что и вообще свойственно людям, чистым душой и с возвышенным умом, далеким от корыстных помыслов. И Родриго Борджиа, который как-никак доводился Святому Отцу родным племянником, остался на своем посту и продолжал оставаться на нем и при папе Пие II, и по-прежнему доверял своим «абрревиаторам»… Разве что следил все же, чтобы они не слишком зарывались, – и извлекал из своей позиции главного канцеляриста Церкви некоторые выгоды, не предусмотренные штатным расписанием, был по-прежнему щедр и широк в своих расходах и демонстрировал папе Пию истинно сыновнее повиновение и послушание.

Но в 1464 году конклав кардиналов собрался заново – папа Пий II внезапно умер.

Предстояло избрать его преемника.

Папа Пий скончался в Анконе в середине августа 1464 года, до последней минуты надеясь, что Крестовый поход все-таки состоится. Он писал дожу Венеции, что они вдвоем с ним да еще с помощью собирающегося в поход с ними вместе герцога Бургундского «сокрушат воинство Амалека», ибо и «три старика с помощью Господа могут свершить то, что не смогли сделать могучие рати без Его содействия».

Еще в 1463-м, за год до смерти, он уверял своих кардиналов, что он сам, лично, несмотря на свои седые волосы и немощное тело, поведет христианские ополчения для защиты Дела Христова – и Господь защитит оставленный им Рим, осенив его благодатью…

Но нет, ничего из предсказанного им не свершилось. Бургундцы прислали весть, что задерживаются по крайней мере на год, венецианский флот подошел к Анконе только тогда, когда папа Пий испускал уже свой последний вздох, а с его смертью дело и вовсе остановилось, и поход распался, так и не начавшись…

Кардиналы немедленно собрались на конклав, и новым Викарием Христа стал Пьетро Барбо, племянник папы Евгения IV. Он родился в Венеции в 1417-м и кардиналом стал в 23 года.

Почему выбор остановился именно на нем, сказать трудно – у каждого из членов Священного Совета могли быть на этот счет свои соображения – но какую-то роль, несомненно, сыграл тот факт, что он был венецианцем. Если и были хоть какие-то надежды на то, что турки получат отпор на Востоке, то стояли эти надежды только на том, что Светлейшая Республика Венеция, или просто Серениссима, Светлейшая, как ее называли в Италии, приложит все свои силы к «святому делу освобождения Константинополя» – чего Республика совершенно явно делать не хотела.

В общем, как бы то ни было, избран был именно Пьетро Барбо, нарекшийся Павлом II, и он оказался действительно истинным венецианцем.

По всей Италии – а не только во Флоренции, очень склонной к интеллектуальному снобизму, – считалось, что венецианцы люди малокультурные. И точно – новый папа плохо говорил на латыни.

Считалось универсально признанным, что венецианцы богаче даже флорентийцев, известных своим благосостоянием, – и точно, именно так и оказалось. Новый папа был очень богат, склонен к роскоши и к широкому строительству, обходившемуся еще дороже.

Было общеизвестно, что венецианцы – люди сугубо прагматические, не склонные ни к религиозному пылу, возносящему к Небесам, ни к идеям гуманизма, превозносящим идеалы платоновской философии и совершенствования Человека, а склонные только к извлечению прямой и непосредственной пользы. Именно так новый папа и мыслил себе свое предназначение. Он занялся упорядочиванием дел в финансах Папской области.