Россия и Южная Африка. Три века связей - читать онлайн книгу. Автор: Аполлон Давидсон, Ирина Филатова cтр.№ 14

В конце 1819 — начале 1820 г. у мыса Доброй Надежды побывали шлюпы «Открытие» и «Благонамеренный», а далеко к югу проплыли шлюпы «Восток» и «Мирный» — Беллинсгаузен и Лазарев шли открывать Антарктику.

В 1822 г. в южноафриканских водах побывал шлюп «Аполлон». В 1823-м — фрегат «Крейсер» под командой М.П. Лазарева и шлюп «Ладога» под командой его брата, А.П. Лазарева. В 1826-м — шлюп «Предприятие» (командир — Коцебу). В 1827-м — транспорт «Кроткий» (Ф.П. Врангель). В 1829-м — шлюп «Сенявин» (Ф.П. Литке), корабль «Елена» (В.С. Хромченко) и снова «Кроткий», на этот раз под командой Гагемейстера. Не будем продолжать этот перечень.

Океанский путь между столицей Российской империи и ее восточными окраинами, проложенный в начале столетия, превратился в столбовую дорогу. Движение по ней было регулярным. И Кап стал на этом пути постоялым двором и ремонтной мастерской.

Среди опубликованных тогда записок о Капе наиболее интересны очерки офицеров военного транспорта «Або». На Капе он стоял с 24 января по 18 февраля 1841 г., исправляя повреждения в такелаже. Очерки о плавании написали два молодых офицера — Г.К. Блок и А.И. Бутаков. Алексей Иванович Бутаков, тогда 24-летний лейтенант, был старшим из трех братьев-моряков (все они стали потом известными адмиралами). Это Бутаков помог Тарасу Шевченко в ссылке: зачислив его в экспедицию рисовальщиком, предоставил ему тем самым относительную для ссыльного свободу.

Самое интересное в записках Густава Блока [37] — его сведения об африканских народах. О них он пишет куда больше, чем о белых, хотя и о белых не забывает. Сообщает, что в самом Капе насчитывается до 15 000 жителей; «Капская колония содержит 40 000 белых и 50 000 невольников и готтентотов». Из своих наблюдений за местными белыми делает вывод, что «антипатия голландцев к британцам едва ли прекратится когда-нибудь».

Но страниц, посвященных африканцам, гораздо больше. И в них больше нового.

Блок объясняет, кто такие кафры. Это слово стало тогда все чаще мелькать в печати. Дело в том, что Капская колония, обосновавшись поначалу на землях готтентотов и бушменов, долгое время мало соприкасалась с народами банту, жившими к востоку и к северу от нее. В XIX столетии, расширяя свои границы, колония стала наступать на эти народы, захватывала одну за другой их территории, вела против них нескончаемые войны. С середины 1830-х годов положение особенно обострилось из-за «Великого трека» — переселения буров в глубь материка. Недовольные английским господством, буры стали переселяться на земли, занятые народами банту: зулусами, коса, пондо, тембу и другими. Европейцы называли их кафрами, причем в ту пору это слово не имело такого презрительного оттенка, как в наши дни.

Самое происхождение слова «кафр» Блок объяснил вполне вразумительно и в общем верно.

«Кафрами называют много племен одного происхождения; язык их один и тот же, хотя разноствует в наречии. Название кафров произошло от арабского слова “кафир”, означающего вообще неверующего, басурмана. Кафры были найдены португальцами, в конце XV столетия, и после того несколько сот лет оставались совершенно безызвестными для этнографии. Наконец в начале нынешнего столетия, Барров и Лихтенштейн отыскали их, можно сказать вновь».

Блок не делал вид, будто делится плодами собственных наблюдений над жизнью африканских народов. Он ссылался на труды путешественников: Джона Бэрроу, которого не раз цитировал еще Головнин, и берлинского профессора Лихтенштейна.

Густав Блок приложил к своим запискам десять рисунков. Здесь и панорама Кейптауна, и улица, и продавец фруктов, африканцы, готтентотка в европейском костюме и шляпе, как у лермонтовской княжны Мери. Блок словно старался приблизить жителей мыса Доброй Надежды к русскому читателю.

Бутаков тоже немало писал об африканцах и их участи в Капской колонии [38].

Но все же таких очерков было неизмеримо меньше, чем можно было ожидать. И даже лучшие из них не шли в сравнение с записками Головнина по широте охвата материала, по научности подхода и глубине мысли. Сказалось николаевское время. Адмирал Макаров писал позже о моряках николаевской России: «…На ученые работы стали смотреть весьма узко… Ученые труды наших моряков почти прекратились» [39].

Чего искал в дальних странах, зачем поехал туда автор «Обыкновенной истории», еще не дав читателю ни «Обломова», ни «Обрыва»?

Сам он отвечал на этот вопрос так: «Если вы спросите меня, зачем же я поехал, то будете совершенно правы. Мне сначала, как школьнику, придется сказать — не знаю, а потом, подумавши, скажу: а зачем бы я остался? Да позвольте еще: полно — уехал ли я?.. Разве я не вечный путешественник, как и всякий, у кого нет своего угла, семьи, дома? Уехать может тот, у кого есть или то, или другое. А прочие живут на станциях, как и я в Петербурге, и в Москве» [40].

Так писал И.А. Гончаров в Петербург семейству Майковых еще в начале плавания. Всяко подчеркивал, как мало интересуют его новые впечатления. «…Само море тоже мало действует на меня, может быть от того, что я еще не видал ни безмолвного, ни лазурного моря. Я кроме холода, качки и ветра да соленых брызг ничего не знаю. Приходили, правда, в Немецком море звать меня смотреть на фосфорический блеск, да лень было скинуть халат, я не пошел. Может быть, во всем этом и не море виновато, а старость, холод и проза жизни».

«Просто лень», — пишет он в этом письме, а потом это письмо с юмористической торжественностью называет: «Это вступление (даже не предисловие, то еще впереди) к Путешествию вокруг света, в 12 томах, с планами, чертежами, картой японских берегов, с изображением порта Джаксона, костюмов и портретов жителей Океании И. Обломова».

Лень — и кругосветное путешествие, трудное и опасное в те времена. И обещание многотомных путевых записок пером Обломова!

В низенькой каюте фрегата, с авансом, взятым под будущее произведение у издателя «Отечественных записок», и двумя тысячами рублей, занятых у брата, сидел он, куря сигару. Первый классик русской литературы, отправившийся в кругосветное путешествие, сам себя называвший Обломовым.

Читатели могли многого ожидать от его будущих путевых очерков, от его наблюдательности, кругозора, острого взгляда. Ведь Гончарова знали не только как писателя. Он служил, и немало лет, в Департаменте внешней торговли Министерства финансов. Столоначальник департамента, он был в курсе всех вопросов международных экономических связей. Никакой другой из русских классиков, кроме Салтыкова-Щедрина, тоже опытного чиновника, не был так по-деловому связан с текущими мировыми событиями.

Капской колонии Гончаров придавал особое значение. Писал издателю «Отечественных записок» А.А. Краевскому: «Мыс Д[оброй] Н[адежды] — это целая книга, с претензиями на исторический взгляд». «Целая книга» и вышла. Гончаров назвал ее: «На мысе Доброй Надежды». Напечатал в 1856 г., но не отдельным изданием, а в журнале «Морской сборник». В виде журнального оттиска это действительно «целая книга», 156 страниц. Через два года, когда были завершены и опубликованы целиком очерки «Фрегат “Паллада”», она вошла туда составной частью.