Власть над властью - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Мухин cтр.№ 29

Одно время модно было говорить, что в 80-х годах в эко­номике СССР был застой. Но почему? Мы двигались вперед медленно, ровно на столько, на сколько двигало нас ежегод­ное маленькое увеличение показателей, которое производил аппарат. Никакой прыжок или рывок невозможен, все упи­ралось в тот же аппарат, как в подушку, он и не отказывал, и не разрешал.

Другой аппаратный способ уйти от ответственности при­менялся в тех случаях, когда требовалось быстро найти ре­шение. В этом случае созывалось совещание, и чем больше участников приглашалось, тем лучше. Ответственность за решение как бы раскладывалась на всех участников, хотя все знали, что ни один из них за решение персонально не отвечает. Поэтому совещаниями переполнено рабочее вре­мя бюрократических систем управления.

Просто для сравнения. В годы войны у Сталина было Дело — выиграть войну. Одновременно у него, как у Верховного главнокомандующего, было Дело — уничтожить армии агрессоров. Ставка Верховного главнокомандующего насчитывала несколько десятков человек. Казалось бы, эти люди должны были совещаться, совещаться и совещаться. Но Делу это было не нужно. За всю войну Ставка в полном составе ни разу не собиралась. Собирались по несколько че­ловек и только те, которые действительно могли ответить по существу совещания и были компетентны.

У руководящих бюрократов, тех, кто по должности обязан дать приказ по Делу, тоже есть способ ухода от ответствен­ности — программа. Когда такой руководитель не знает, что делать, боится дать команду, обычно он дает указание раз­работать программу или план мероприятий. Отличие этих документов от приказа состоит в том, что они коллективно­го изготовления и сам руководитель как бы стоит в сторо­не от этого документа. Примером может служить програм­ма «500 дней» Шаталина—Явлинского, по которой Горбачев с Ельциным развалили экономику, но при этом оказались сами вроде и ни при чем. Заметьте, делократ никому не даст готовить программу, никому не доверит решения по сво­ему Делу и не станет при своем Деле утверждающим про­грамму бараном.

Как видим, особенность бюрократа в том, что ему край­не необходимо красиво выглядеть перед всеми: деловитым перед начальством, заботливым перед народом. И так всегда, даже когда он немилосердно гробит Дело. Но когда ущерб Делу становится заметен, начинается поиск виновных, идут вопросы сверху и снизу. И бюрократ принимается изворачиваться. Если вопрос следует сверху, ответ имеет такой вид: «А что я мог сделать, если у меня подчиненные такие идиоты? Я и на место выезжал, и совещания проводил, и программы им утверждал, и ценные указания давал, а тол­ку никакого!» При этом всех своих подчиненных бюрократ назначал либо сам, либо они были назначены с его согла­сия, то есть в момент назначения они его вполне устраивали. Делократ никогда на своих подчиненных ответственность не переложит. Они ведь его подчиненные, в его власти.

А если вопрос следует снизу, бюрократ начинает все ва­лить на начальника: «А что я мог сделать? Он мне так при­казал, а я послушный, я выполняю приказы, приказы не об­суждаются — приказы исполняются!» Когда бюрократ делает подобные фокусы среди людей, не пытающихся, не желаю­щих задуматься над тем, что происходит, среди людей, мыс­лящих как бюрократы, то фокусы эти проходят «на ура».

Давайте посмотрим, как у Хрущева «на ура» прошел фокус с культом личности. В период правления Сталина, в очень суровое и жестокое время, наряду с откровенными предателями и врагами своего народа погибли или отси­дели в лагерях либо вообще невиновные, либо те, чья вина даже в те суровые времена была несоразмерна с наказани­ем. Как-то беседуя со старым судьей тех времен, я спросил, приходилось ли ему судить людей по 58-й статье. Он сказал, что имел дело только с чисто уголовным элементом, но при­знался, встречал в архивах и такие «дела». Судью, привык­шего к толстым томам бумаг по каждому уголовному делу, поразило, что дела по 58-й статье в нашей области были на удивление тонкими. К примеру, сверху был приколот донос, где было сказано, что подсудимый там-то и там-то сказал, что он е.. л эту советскую власть. Дальше шел протокол до­проса, где подсудимый признавал, что он действительно так сказал сгоряча. Затем следовал протокол заседания чрезвы­чайной тройки в составе секретаря обкома, прокурора об­ласти и начальника НКВД, из которого следовало, что под­судимый виновен и приговорен к расстрелу. Там же отме­чалось время приведения приговора в исполнение. Конечно, время было суровое, но ведь мы, русские, чего только сгоря­ча не наговорим. Неужели надо было расстреливать?

Указанные члены чрезвычайной тройки включали каз­ненного в отчет о собственной беспощадной борьбе с контр­революцией и врагами народа, в надежде, конечно, что этот отчет прочтет Сталин или кто-то другой, не видевший са­мого дела, «бюро» будет довольно своими подчиненными, то есть оставит их на должностях, оставит льготы, персо­нальные машины, удобные квартиры и прочее.

Мы уже писали, что невиновных убивали судьи: работ­ники НКВД по отношению к судам были подчиненными. Они шли в суды с предложениями, как обычно подчинен­ный идет с предложением к начальнику. Суды могли отверг­нуть или принять эти предложения, как обычные началь­ники. Сталин — глава страны. По. отношению к судам он, конечно, воспринимался как начальник. Это неправильное, извращенное восприятие, но, тем не менее, оно безусловно было и его следует учитывать. Таким образом, линия под­чинения смотрелась так: НКВД — суд — Сталин.

Начали развенчивать культ личности. Кто оказался ви­новат в убийствах? Правильно, НКВД и Сталин. Бюрокра­тическая серединка, убийцы, сделала фокус и из числа ви­новных выскользнула. А почему?

Сталина осудил Хрущев, но стоит привести воспомина­ния о нем очевидцев. Председатель Моссовета Пронин в 1991 году говорил корреспонденту «Военно-исторического журнала»: «Он активно способствовал репрессиям. Дело в том, что над ним висел дамоклов меч. В 1920 году Хрущев голосовал за троцкистскую платформу. И поэтому, очевид­но, боясь расправы, сам особенно усердно боролся с беспеч­ностью, утерей политической бдительности, политической слепотой и т.д. Хрущев санкционировал репрессии большо­го количества партийных и советских работников. При нем из 23 секретарей райкомов города почти все были арестова­ны. И почти все секретари райкомов области. Были репрес­сированы все секретари МК и МГК партии: Кацеленбоген, Марголин, Коган, Корытный... Все заведующие отделами, включая помощника самого Хрущева. Хрущев, будучи уже на Украине, на Политбюро в 1938 году настаивал на репрес­сиях и второго состава руководителей Московского город­ского комитета партии.

Мы, тогда молодые работники, удивлялись: как же нас Хрущев воспитывает насчет бдительности, если все его ок­ружение оказалось врагами народа? Он же один только ос­тался в МК целым.

— Вы полагаете, что масштаб репрессий в Москве — лич­ная «заслуга» Хрущева?

— В значительной мере. Ведь после осени 1938 года, по­сле прихода к руководству горкомом Щербакова, никто из работников Моссовета, МК и МГК, райкомов не постра­дал. Я знаю, что когда на Политбюро в июле 1940 года воз­ник вопрос о снятии Щербакова с работы за плохую работу авиазаводов, то обвиняли его и в том, что он очень неохот­но и очень редко давал согласие на репрессии. Мало того. В моем присутствии на секретариате горкома по предложе­нию Щербакова начальник следственного отдела НКВД был исключен из партии за необоснованные аресты».