Правда варварской Руси - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Шамбаров cтр.№ 103

Царей допетровской Златоглавой Руси у нас принято представлять сугубо иронически. Сидел он, дескать, на своем престоле, отягощенный какими-то бармами, шапкой Мономаха, державой, скипетром, золотыми цепями — скучно, примитивно, никакого тебе настоящего «блеска». Однако современники считали иначе. Британский посол Карлейль восхищенно писал: «Царь, ослепительным сиянием подобный солнцу, самым величественным образом восседал на троне со скипетром в руке, увенчанный короной. Его массивный трон был сделан из позолоченного серебра, а спинку украшала причудливая резьба и пирамидки. Приподнятый над полом на 7 или 8 ступеней, трон придавал монарху сверхъестественное величие. Его корона, надетая поверх шапки, отороченной черным соболем, была вся усыпана драгоценными камнями, а ее конусообразная вершина заканчивалась золотым крестом. Скипетр тоже весь сверкал драгоценными камнями, как и все царское облачение сверху донизу, включая бармы».

Что ж, приемы иностранных посольств были именно «парадными» мероприятиями — речь шла о престиже державы. Такие церемонии проходили (как и в любых других государствах) строго по протоколу. И царю действительно требовалось только восседать на троне и поддерживать имидж величия. Он лишь интересовался здоровьем монарха, от которого прибыло посольство, а прочие речи от имени государя произносил глава Посольского приказа. Но все, что должно быть сказано, выверялось заранее, в том числе и с участием царя. Если же он отклонялся от протокола и лично обращался к послам — например, спросив о их здоровье, это считалось великой честью и знаком расположения (и Алексей Михайлович подобные отклонения практиковал очень часто). Допустив дипломатов к целованию руки, царь мыл руки, чем многие иностранцы возмущались — вот, мол, за нехристей считают, руки моют! Хотя, учитывая европейскую антисанитарию и частые эпидемии, мера выглядит вполне разумной.

После приема следовал обед — тоже в большей степени церемония, чем еда. В зависимости от уровня мероприятия существовали протоколы «большого пира» и «малого пира». (В действительности не очень-то «малого» — поляки насчитали на нем 107 блюд и 82 вида напитков.) Если день не был постным, первым блюдом подавался жареный лебедь под винным соусом или шафраном. Его распределял гостям сам царь — кому ножку, кому крылышко. Он же жаловал гостей ломтями хлеба, рассылал тому или иному человеку некоторые лакомства. Стоя произносил тост за монарха послов и выслушивал ответный. А большая часть наготовленной еды и напитков отправлялась потом на дом дипломатам и другим почетным гостям.

Карлейль отмечал: «Двор московского государя так красив и держится в таком порядке, что между всеми христианскими монархами едва ли есть один, который бы превосходил в этом московитян». Да, это был не французский или польский двор с постоянными сварами вельмож, а то и дуэлями. В Соборном Уложении имелась целая глава «О государевом дворе, чтоб на государевом дворе ни от кого никакого бесчинства и брани не было». Когда на Постельном крыльце дворянин Иван Зайцев, повздорив с Иваном Бутурлиным, «матерно лаялся», царь посадил его в тюрьму «за честь двора своего». Не в кабаке ведь! «Честью двора» поддерживался авторитет верховной власти. Той же цели авторитета служили выезды государя — зимой на санях, летом Алексей Михайлович предпочитал ездить верхом, но всегда это пышно обставлялось эскортом стрельцов, большой свитой бояр и дворян. Кстати, а для подданных падать ниц перед царским поездом отнюдь не требовалось, все современники пишут только о «земных поклонах». Дань уважения, а не преклонения. И отметим, что все приемы, выходы и выезды несли не только «идеологическую», а и эстетическую нагрузку, они были очень красивы.

Ну а в будний «рабочий день» Алексей Михайлович вставал очень рано, в 4 часа утра. Шел в молельню, прикладывался к праздничной иконе, духовник благословлял его и кропил святой водой. Потом царь отправлялся к супруге и вместе с ней шел к заутрене. К этому времени во дворец уже собирались думные чины, начальники приказов с докладами. После службы государь беседовал с ними, узнавал новости. Около 9 часов он шел к обедне в один из кремлевских храмов. Через Соборную площадь, встречаемый поклонами собравшегося народа. Ежедневно подданные могли видеть своего царя! Если случались особо важные и срочные дела, он иногда потихоньку решал их и во время службы. А по ее окончании уходил во внутренние покои «сидеть с боярами», заниматься государственными делами. Обедал он обычно один. Готовилось 50–70 блюд, но Алексей Михайлович был умерен в еде. Выбирал то, что нравилось, а остальное рассылал кому-то из придворных и слуг, что считалось очень почетным. Хмельное употреблял мало. Пил квас, реже — брагу или пиво, сдобренное корицей. Во время постов обедал три раза в неделю, а вЛ остальные дни довольствовался куском хлеба с солью, соленым грибком или огурцом. Его врач Коллинз писал: «Ни один монах так рьяно не блюдет часы молитв, как царь — посты. Можно сказать, что он постится почти 8 месяцев в году».

После обеда он 2–3 часа отдыхал, потом отправлялся к вечерне, а остаток дня проводил в кругу семьи и друзей. Вместе ужинали. Царь играл с друзьями в шахматы, любил чтение — читал отрывки из Священного Писания, жития святых, хроники, письма русских послов из-за границы, выдержки из иностранных газет, переводные книги, привозимые из Польши. Любил он и слушать рассказы интересных людей. К царю и его семье приглашались побывавшие в дальних краях купцы, паломники, путешественники. Если в начале правления под влиянием «кружка ревнителей благочестия» государь запретил скоморошество, музыку, пляски, то позже одумался. После ухода из Москвы сурового Никона была восстановлена Потешная палата, где выступали музыканты, певцы, скоморохи, «бахари» народных сказок и былин.

А вот праздничные дни являлись для царя не развлечением, а тоже работой. Он обязательно участвовал в торжествах Водосвятия, Вербного воскресенья, крестных ходах. Перед большими праздниками обходил богадельни, тюрьмы, выкупал должников, миловал преступников, раздавал милостыню, а иногда и устраивал обеды с нищими. Глубокое понимание им не только царского, но и христианского долга поражало иностранцев. Павел Алеппский писал, что он «взял себе за правило пешком являться на праздники всех главных святых в посвященных им церквях, воздерживаясь от езды в экипаже. Он простаивает всю службу до конца, обнажив голову, без конца бьет поклоны, ударяется лбом оземь, рыдая и сокрушаясь перед иконой святого, и все это на глазах собравшихся». Совершал паломничества к святым местам — в Можайск, Боровск, Звенигород, Кашин, Углич, в сентябре почти каждый год ездил в Троице-Сергиев монастырь. Когда возили по монастырям Макария Антиохийского, царь взял его за руку и повел в богадельню, чтобы патриарх благословил парализованных и больных. И Павел Алеппский (епископ!) вспоминал: «Войдя туда, некоторые из нас не смогли оставаться в помещении из-за отвратительного запаха гниения и невыносимого зрелища людских страданий. Но государь думал лишь о том, чтобы наш господин помолился и благословил больных. Патриарх шел, благословляя каждого, а царь следовал за ним и всех подряд целовал в лоб, губы, руки. Поистине удивительны были для нас такие святость и смирение, ведь сами мы только и мечтали поскорее оттуда выбраться».