Коммунизм и фашизм. Братья или враги? - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Кара-Мурза cтр.№ 37

В ходе новой избирательной кампании, которая началась чуть не сразу же, так как новое Национально-христианское правительство распустило парламент, поскольку он не смог сформировать работоспособное большинство, можно было рассчитывать, что ТПТ укрепит свои и без того сильные позиции, но до выборов дело не дошло. В феврале 1938 г. король произвел государственный переворот, покончивший с господством партий, ввел новую конституцию и запретил любую политическую деятельность, не говоря о выборах. Кодряну вскоре после этого был арестован и в том же году убит3. Ему не суждено было дожить до прихода его движения к власти, до вынужденного отречения короля Кароля в сентябре 1940 и до падения популярности «Железной Гвардии» в последующие месяцы. После января 1941 г., когда провалилась его попытка вернуться к власти, Легион состоял всего лишь из горстки красноречивых изгнанников, которые спорили о причинах своей неудачи. Однако в период между 1930 и 1941 годами это был важный фактор в румынской политике, сила, о популярности которой можно судить по тому вниманию, которое уделяет ей нынешний румынский режим.

Поскольку это было единственное «фашистское» движение вне Италии и Германии, которое пришло к власти без иностранной помощи, имеет смысл изучить причины успеха Легиона в обществе, сильно отличавшемся от обществ стран Западной и Центральной Европы, где впервые возник и развился фашизм. Речь идет в данном случае о слаборазвитой крестьянской стране без значительной промышленности, где никакая рабочая партия не угрожала интересам буржуазии, где сама буржуазия в своей классической торговой и промышленной форме была слаба или просто не существовала, где национализм не был темой партийной риторики, а частью общенародного сознания, и где поэтому радикальное националистическое политическое движение не могло иметь успеха, ни разыгрывая карту националистов против анти-националистов, ни мобилизуя социальную реакцию против организованных рабочих, поскольку ни антинационалистов, ни организованных рабочих не было.

Согласно широко распространенному мнению, фашизм — идеология умирающего буржуазного общества. Но в Румынии никогда не было такой буржуазии, как в Западной или Центральной Европе, и Легион никогда не утверждал, что защищает то, что там называлось буржуазией, а нападал на нее и обвинял в разложении, связывая его с буржуазными ценностями и учреждениями. В этом его сходство с другими фашистскими движениями, которые никогда не были последним оружием либерального финансового капитализма, а скорее его роком. В 20-х — 30-х годах во всей Европе, от Финляндии до Испании, фашисты смотрели на себя как на революционеров и, что еще важней, именно в этом обвиняли их консервативные критики. Они возомнили, будто фашистская революция довела до совершенства принципы 1789 года — эту точку зрения подробно развил Марсель Деа в книге «Французская и германская революция» (Париж, 1943); мы находим ее и в книге Руджеро Дзангранди «Долгий путь к фашизму» (Милан, 1962).

Понятие органической нации быстро приводило к коллективизму и к сосредоточению внимания на производительных частях национального сообщества, которыми пренебрегали. В этом заключался социализм национал-социализма и такова была причина его антибуржуазной и антикапиталистической ориентации. Но если вернуться к 20-м и 30-м годам и вспомнить, что тогдашние социалисты медленно обуржуазивались и подпадали под влияние правительств, легко понять, почему фашисты критиковали их не только за раскол нации, но и за уход с революционных позиций.

Таким образом, фашисты должны были или хотели быть революционерами. Но им противостояли соперничающие революционные партии, от которых они отличались в одном важнейшем пункте: они были за национальное единство, а не за классовую борьбу. Эти принципиальные разногласия и как результат их — соперничество, борьба партий и ловкие ходы — делали фашистов неожиданными союзниками тех сил, которые воплощали в себе порядок и реакцию; в итоге они направляли свои насильственные действия против своих революционных конкурентов и выступали в роли защитников той системы, которую отвергали.

В этих условиях было неизбежным, что фашистов, которые выступали за революцию, перекричали и переиграли те, кто делал больший упор на национальное единство, на антимарксизм и оппортунистические связи. В иерархии приоритетов первые места занимали власть и антимарксизм, а потом уже революция. Хотя речь при этом шла о временных тенденциях развития, они неизбежно изменяли форму движений, на которые влияли, пока, наконец, на Западе фашизм (хотя лишь временно) выступал в роли защитника того общества, против которого он бунтовал.

В других странах, где не было сильных движений революционных левых, где рабочий класс не был организован, где о социалистах не слышали, а коммунистов не видели (знали их только как враждебную зарубежную силу), у фашистов не было радикальных конкурентов. Их радикализм мог развиваться, не испытывая необходимости защищаться от левого крыла или слишком сближаться с умеренными силами. В таких странах как Румыния и даже Венгрия фашистские движения предстают перед нами в совершенно ином облике, нежели те, которые мы знаем на Западе: радикально иными были не только их слова и дела, но также их роль. Они могли свободно и беспрепятственно выступать как радикальные и революционные движения, каких на Западе в такой форме никогда не было. Именно это произошло в Румынии с Кодряну и его Легионом Михаила Архангела и это становится ясным, если рассмотреть то общество, к которому они обращались.

Последователей Кодряну их же соотечественники называли «псевдо-интеллектуальным сбродом, неспособным или не готовым вести приличную жизнь и поэтому искавшим убежище в мистическом национализме, единственной реальностью которого был оголтелый антисемитизм»; большей частью это были «мелкие служащие, студенты-неудачники и разного рода дилетанты, превратившиеся в политических фанатиков», а также деклассированные элементы и люмпен-пролетариат4. Однако эта малопривлекательная банда после 1928 года достигала все больших успехов на свободных выборах, достигнув планки 16 %, используя надежды сотен тысяч людей в целях своего «мистического национализма», который стремился не только к низвержению существующих властей, хотя Кретяну никогда об этом открыто не говорил, но и к обновлению и созданию «нового человека» со всеми достоинствами, каких не было у румын: честностью, ответственностью, прилежанием, надежностью и, прежде всего, корректностью.

Эта неопределенная, но ни в коей мере не расплывчатая реакция на всеобщую распущенность и коррупцию, а также надежда на лучший мир помогли Легиону не только завоевать руководство в студенческом движении страны, но и оказывать доминирующее влияние, что бросалось в глаза многим наблюдателям5.

Довольно смутный порыв романтического национализма не обязательно кончается утилитарным и дидактическим морализмом, и это должно напомнить нам, что в таких странах, как Румыния, даже цели, которые мы считаем буржуазными, могут играть важную революционную роль, и что, например, коммунистам только с помощью террора удалось подавить коррупцию и внедрить такие буржуазные добродетели, как честность, пунктуальность, ответственность и прилежание, с помощью которых они действительно рационализировали и революционизировали экономику многих стран от Румынии до Китая и вместе с тем внедрили свой вариант «справедливого неравенства» и «карьеры, открытой для талантов».