Игры политиков - читать онлайн книгу. Автор: Дик Моррис cтр.№ 20

В этой речи Линкольн уделил защите Союза куда больше внимания, нежели критике рабовладения. Указывая на тех, кто «готов разрушить Союз», Линкольн прямо адресовался к сепаратистам с Юга: «Если называть вещи своими именами, то ваша цель состоит в том, чтобы стереть с лица земли правительство, если оно не позволит вам толковать конституцию, все ее пункты, что нас разделяют, на свой лад и по своему усмотрению. Победа или взрыв —- вот как вы ставите вопрос». Далее тон оратора и образность речи становились все откровеннее.

«Неужели вы и впрямь считаете себя вправе уничтожить нынешнее правительство? — риторически вопрошал он южан и, имея в виду их угрозы отколоться от Союза в случае поражения демократов на президентских выборах 1860 года, продолжал: — Избрания президента-республиканца вы не потерпите. В этом случае вы угрожаете разрушить Союз, при этом, добавляете вы, ответственность за преступный акт ляжет на нас. Неслыханно! Разбойник с большой дороги приставляет мне пистолет к виску и шипит: «Ни с места, иначе я пристрелю тебя, и ты станешь убийцей!»

По мере развития политической карьеры Линкольна национальный пейзаж увядал — как увядал он в годы Рейгана, Черчилля и де Голля. Чем ближе Линкольн подбирался к Белому дому, тем вероятнее становилось, что Союз распадется прямо у него на глазах. И чем большую популярность приобретал поначалу мало кому известный — темная лошадка — республиканец-кандидат на президентских выборах 1860 года, тем более реальной становилась угроза отпадения южных штатов.

Ко дню выборов возможность готова была вот-вот сделаться действительностью. И тогда в очередной — третий по счету — раз Линкольн сменил характер своих выступлений: он еще более отдалился от проблемы рабовладения, целиком сосредоточившись на задаче сохранения Союза.

В своей инаугурационной речи 4 марта 1861 года — Юг уже выходил из Союза штатов — вновь избранный президент почти не говорил об идеалах свободы. Более того, он отрицал, будто намерен предпринимать какие-либо действия в отношении рабов, подчеркивая, что «не собирается, прямо либо косвенно, вмешиваться в существование института рабовладения в тех штатах, где он существует».

Был ли он искренен в столь недвусмысленном заявлении? Историки на этот счет расходятся, но никто не отрицает того факта, что, переселившись в Белый дом, Линкольн более всего мучился проблемой сохранения Союза, все остальное отступило на второй план. Ему стало ясно, что предотвратить распад страны можно, только апеллируя к глубинным чувствам народа. «Страсти могут накаляться, — говорил он, — но они не должны разорвать объединяющие нас нити. Мистические струны памяти… еще зазвучат во славу Союза». Он призывал американцев остановиться и подумать о корнях назревавшего конфликта: «Перед тем, как рвать ткань нашего национального единства… разве не стоило бы в точности определить, чем это вызвано? Неужели вы отважитесь на такой шаг, пока есть еще возможность задуматься и понять, что иные хвори, от которых вы бежите, просто не существуют в действительности?»

Рассмотрев юридические аспекты проблемы, Линкольн обратился к более фундаментальным вещам. «Мы не можем разделиться в чисто физическом смысле. Не можем мы лишить друг друга частей тела, не в состоянии выстроить между собой непроходимую стену. Муж с женой могут развестись и направиться каждый своей дорогой, но различные части нашей страны лишены такой возможности».

Столкнувшись с угрозой Гражданской войны, Линкольн полностью посвятил себя задаче сохранения Союза — точно так же, как Черчилль и де Голль по прошествии лет полностью сосредоточатся на проблеме сохранения национального единства. Поначалу Линкольн страстно выступал против рабства как морального зла. Затем, продолжая осуждать это зло, заговорил о нуждах Союза. В инаугурационной речи, обращаясь к Югу с призывом не покидать Союз, он избегал даже упоминания о том, что привело нацию на грань Гражданской войны. И вот, взвалив на свои плечи бремя ответственности за страну в беспрецедентных условиях надвигающегося кровопролития, он сменил струны в четвертый, и последний, раз.

Понимая, что первейшая его как президента задача состоит в том, чтобы удержать в составе Союза пограничные рабовладельческие штаты — Кентукки, Миссури, Мэриленд и Делавэр, Линкольн был вынужден занять позиции, явно противоречившие его прежним установкам. Когда Джон Фремон, республиканский кандидат на выборах 1856 года, а ныне армейский генерал, распорядился освободить рабов в Миссури, Линкольн в самых резких выражениях отменил этот приказ. Неприятие рабства отступало перед высшей целью сохранения Союза.

Под конец первого года жестокой и кровопролитной войны Хорас Грили, редактор газеты, исповедовавшей республиканизм радикального толка, опубликовал в ней статью под названием «Мольба двадцати миллионов», в которой призывал Линкольна освободить рабов немедленно в августе 1862 года. В своем знаменитом ответном письме Линкольн четко расставил акценты. «Если бы мне удалось сохранить Союз, не освобождая ни единого раба, я бы так и сделал; если бы удалось сохранить его, кого-то освободив, а кого-то оставив на произвол судьбы, я бы так и сделал. Все мои действия в отношении рабства и цветного населения объясняются верой в то, что они помогут сохранить Союз; а если я от каких-то действий воздерживаюсь, то потому, что не считаю их полезными для сохранения Союза… С теми, кто готов пожертвовать Союзом ради сохранения рабства, я никогда не соглашусь. И с теми, кто готов пожертвовать Союзом ради уничтожения рабства, я не соглашусь никогда. Моя высшая цель в этой борьбе состоит в сохранении Союза, а не в том, чтобы сохранить либо уничтожить рабство».

Даже самое последовательное свое выступление против этого зла — историческую Прокламацию об эмансипации — Линкольн толковал не в терминах идеалов свободы и морали, но в плане военной необходимости.

Прежде всего ему необходимо было удержать Британию, чьи экономические интересы были тесно переплетены с хлопководческим хозяйством американского Юга, от официального признания Конфедерации. Понимая, что английские избиратели не потерпят выступления своего правительства на стороне рабовладения, Линкольн полагал необходимым прояснить основные причины войны.

Далее, он нуждался в чернокожих солдатах. По мере того как война становилась все более кровопролитной и с набором нового контингента в городах Севера начали возникать трудности, Линкольн в поисках живой силы обратил свои взгляды в сторону освобожденных рабов. Пожалуй, даже более того, он хотел подтолкнуть их томящихся в неволе братьев к бунту и подрыву сельскохозяйственной базы Юга, используя то обстоятельство, что белые хозяева оставили свои плантации на попечение рабов и ушли на войну.

Даже достигнув цели всей своей жизни, Линкольн чувствовал себя обязанным толковать ее просто как сугубо практический шаг, направленный к победе в войне. Как же далеко ушел он от позиции, которую сам же формулировал всего пять лет назад: наполовину свободная, наполовину рабовладельческая страна обречена на распад. Подобно де Голлю, который, возвращаясь на вершины власти под лозунгом защиты Франции, воздерживался от критики партийной системы; Рейгану, подчинившему свой консерватизм экуменическому духу, который вновь вдохнет в Америку оптимизм; Черчиллю, который перед лицом нацистской угрозы отказался от имперской риторики, — Линкольн сменил программу, и этот сдвиг позволил ему достичь успеха.