Гегемония, или Борьба за выживание. Стремление США к мировому господству - читать онлайн книгу. Автор: Ноам Хомский cтр.№ 52

Кажется, нет оснований сомневаться в том, что американское руководство продолжит повсеместно следовать избранному им внешнеполитическому курсу. Формально провозглашенная демократия является благом только тогда, когда это согласуется с подчинением американской воле, как в случае стран «Новой» Европы или «ограниченных директивных» демократических систем стран Латинской Америки во главе с «традиционными силами и давними союзниками США» (Кэрозерс). Брент Скауфорд, советник Дж. Буша I по вопросам национальной безопасности, обращаясь к сторонникам умеренных взглядов, заметил, что, если в ходе выборов в Ираке «победят радикальные силы… мы, безусловно, не допустим, чтобы они пришли к власти» {282}. Таким образом, если у шиитского большинства окажется значительное количество мест в будущем иракском правительстве и они попытаются объединиться с другими силами с целью упрочения связей с Ираном, то следует считать их «радикалами» и относиться к ним соответственно. Однако верить в то, что что-то изменится в случае победы светских демократов над теми, кто оказался «радикалами», наивно, по крайней мере, если мы не считаем историю пустым звуком.

Суть видения США ситуации в стране отражена в схеме организации «Гражданской администрации послевоенного Ирака». В шестнадцати ячейках этой схемы жирным текстом выведены имена, должности и список обязанностей каждого ее члена, начиная с президентского посла Пола Бремера во главе организации (он находится в подчинении Пентагона) и далее по всему списку должностей. Семь членов этой организации — генералы, большинство других — государственные служащие, и ни одного иракца. В конце списка располагается шестнадцатая ячейка, ее размер на две трети меньше остальных, здесь нет имен, не значатся должностные функции, а нежирная подпись гласит: «Советники иракского правительства» {283}.

Смена политики США в отношении управления послевоенным устройством Ирака вызывает недоумение. Повсеместно Вашингтон чрезвычайно доволен, если удается переложить ответственность и издержки восстановления страны на чьи-либо другие плечи, но в Ираке американцы настояли на том, чтобы взять все в свои руки. В этом нет ничего нелогичного. «Ирак — не Восточный Тимор, Косово или Афганистан», — справедливо подчеркнула Кондолиза Райс {284}. Она не пояснила, в чем состоит отличие. Вероятно, оно слишком очевидно: в Ираке целью всей затеи и главным трофеем был сам Ирак; в других случаях получение целых государств в свое распоряжение было лишь побочной целью. Именно поэтому США должны руководить всем процессом послевоенного переустройства страны, а не ООН или иракский народ.

Даже если абстрагироваться от главного вопроса, кто возглавит послевоенный Ирак, перед всеми, обеспокоенными будущим страны, стояли три главные задачи: (1) свергнуть режим тирании, (2) прекратить действие санкций, от которых страдает мирное население, а не правящая элита, (3) поддержать хоть относительную видимость международного порядка. Среди порядочных людей вряд ли могут возникнуть сомнения по поводу первых двух задач: их осуществление уже стало бы поводом для ликования, особенно для тех, кто выступил против американской поддержки Саддама Хусейна перед его вторжением в Кувейт и сразу же после этой агрессии, а также для тех, кто принял в штыки последовавшее введение режима санкций. Таким образом, они откровенно радостно восприняли развязку событий. Вторая задача, как, впрочем, вероятно, и первая, могла быть реализована без ущерба для осуществления третьей задачи. Администрация Дж. Буша открыто заявила о своих намерениях окончательно ликвидировать то, что осталось от системы миропорядка, и утвердить свое право использовать силу в качестве средства контроля международных отношений, а Ирак при этом служил, по словам газеты «Нью-Йорк таймс», некой «пробиркой» для обкатки новых «правовых норм» в действии. Эти намерения породили страх, а подчас и ненависть во всем мире и ввергли в отчаяние всех, кто не мог смириться с «позорным существованием» {285} и опасался выбора такого пути развития. Тем не менее, этот выбор все еще предстоит сделать, и он во многом зависит от мнения граждан Америки.

Энтузиазм вокруг формирования коалиции стран «Новой» Европы за счет бывших сателлитов советской империи основан не только на том, что их лидеры готовы «отдать под козырек» перед новым хозяином мира. В основе решения о расширении Европейского Союза путем присоединения бывших республик советского блока лежат другие, более глубокие мотивы. Эта инициатива была горячо поддержана США. Политолог Давид Игнатиус пояснил, что страны бывшего социалистического лагеря «являются настоящим локомотивом модернизации Европы». «Они помогут искоренить бюрократизм и культуру государства всеобщего благоденствия, которые сковывают развитие Европы», и «восстановят нормальное функционирование институтов свободного рынка» {286}. Так было в США, где экономика в значительной степени зависит от государственного сектора, и те, кто сейчас находится у власти в Вашингтоне, в ранний период своего руководства страной демонстрировали яркий образец политики государственного протекционизма, невиданного со времен Второй мировой войны.

Д. Игнатиус также отмечал, что, поскольку «свободолюбивые, квалифицированные в общей своей массе выходцы из стран Восточной Европы получают незначительную по сравнению с работниками Западной Европы зарплату», это приведет к формированию в Европе так называемой «модели современного капитализма»: американской модели, которая, очевидно, идеальна по определению. Модель эта предполагает примерно сопоставимый с европейским уровень экономического роста с такой же долей безработицы и вместе с тем с высокими показателями социального неравенства и бедности населения, а также с наибольшей долей трудоемкости производства и самой слаборазвитой системой социального обеспечения и защиты трудящихся в развитых индустриальных странах. Средний уровень заработной платы мужской части работающего населения США в 2000 году был ниже аналогичных показателей 1979 года, даже после бурного роста в конце девяностых годов. При этом производительность труда увеличилась на 45 процентов, что свидетельствует о перекосе в сторону льгот для представителей крупного капитала, который стал еще более явным при Дж. Буше II.

Потенциальные риски для обеспечения качества жизни в большинстве стран Запада со стороны Восточной Европы были обозначены сразу же после падения Берлинской стены. Бизнес-издания торжествующе писали о «притоке свежей рабочей силы из стран, образованных на развалинах коммунистической системы». «Увеличение безработицы и обнищание целого сектора трудящихся в отраслях промышленности» означало, что люди готовы «работать дольше, чем их избалованные коллеги» в странах Западной Европы, за 40 процентов от суммы оплаты труда западноевропейских рабочих и с минимальным уровнем страхового пособия. В дальнейшем для приведения стандартов трудоустройства «свежей рабочей силы» в соответствие с требованиями Запада были введены жесткие меры контроля и созданы привлекательные условия для западных инвесторов в странах Восточной Европы. Эти рыночные преобразования должны были создать в Европе возможность, чтобы «продолжить развиваться при высоком уровне заработной платы, корпоративных налогов, короткой продолжительности рабочего дня, слабой мобильности рабочей силы и дорогих социальных программах для служащих».