Момент был критическим. Я не собирался отдавать ему деньги, пока не получу четкого представления, что мы выторговали. Подойдя к письменному столу, развернул пакет и принялся громко пересчитывать банкноты. Он подошел ближе и про себя следил за счетом, судя по движению его губ.
…Пятнадцать тысяч… двести пятьдесят… пятьсот… семьсот пятьдесят… шестнадцать тысяч…
И так далее до конца. Пересчитав деньги, я снова завернул их в газету.
– Давайте пленки, – сказал я, протягивая правую руку, а левую держа на свертке.
Он отдал их мне и потянулся за свертком.
– Пока нет, – сказал я. – Вы получите деньги сразу же, как только я взгляну на пленки. Вам придется подождать четверть часа, пока они будут проявлены. Для этого все готово. А деньги – вот они, вы их видели и сосчитали. Если вы не согласны, можете забрать назад свои пленки. Итак?
– Вы слишком подозрительны и должны мне больше доверять. Но как хотите. Я подожду здесь.
Я почувствовал громадное облегчение. Следовательно, это – не трюк. Только теперь я поверил, что все будет хорошо. Вид денег и их пересчет возымели свое действие. Почувствовав себя владельцем целого состояния, он, видимо, не хотел все испортить глупым упрямством. Да и доверял мне, наверное, больше, чем я ему.
Пока я снова запирал деньги в сейф, он стоял спокойно около письменного стола. Да и я наконец успокоился. Критический момент миновал.
– Хотите закурить? – спросил я и протянул ему пачку сигарет.
Взяв несколько штук, он заметил:
– Их вполне хватит до того, как вы вернетесь.
Сев в кресло, он закурил. Выйдя из кабинета, я запер дверь снаружи, чтобы туда случайно не зашел ночной сторож, обходя территорию. Камердинер конечно же слышал, как в двери повернулся ключ, но, к моему удивлению, не стал протестовать, оказавшись в роли пленника. Я поспешил к своему фотографу.
У него все было уже готово. Проявитель был доведен до нужной температуры. Он взял в проявку сразу обе пленки. Я внимательно наблюдал за его действиями и попросил давать объяснения по ходу, намереваясь в будущем делать все сам. Времени на проявление и закрепление ушло больше, чем я рассчитывал.
– Можно ли здесь курить?
– Конечно, но только тогда, когда пленки находятся в бачках.
Фотограф действовал быстро и уверенно в свете красной лампочки. Через десять минут он открыл крышку первого бачка. Я собственноручно достал оттуда пленку, промыл ее и положил в закрепитель. Затем то же было проделано и со второй пленкой.
Минуты, казавшиеся мне вечностью, тянулись. Наконец фотограф сказал:
– Первая пленка должна быть готова.
Прополоскав немного пленку, он поднес ее конец к световому экрану.
Несмотря на крошечный размер негатива, я отчетливо разглядел машинописный текст. Документы были пересняты просто великолепно. Обе пленки пошли на промывку в проточную воду. За последней процедурой я наблюдал с нетерпением. Оставалось всего несколько минут.
В заключение мокрые пленки были повешены для сушки на прищепках на протянутый для этой цели шнур. В помещении вспыхнула стоваттная электрическая лампочка. Взяв увеличительное стекло, я склонился над кадрами. И вот что я прочитал:
«Совершенно секретно.
Британскому послу. Анкара.
Министерство иностранных дел».
Под документом стояла совсем свежая дата.
Заголовка и даты было для меня вполне достаточно.
Выдворив фотографа, я запер дверь каморки и попросил его прийти через четверть часа. Затем направился к себе.
Когда я вошел, Цицерон сидел на том месте, где я его оставил. Пепельница была полна окурков, что свидетельствовало о длительности истекшего времени. Несмотря на долгое ожидание, он внешне не проявил ни нетерпения, ни неудовольствия, произнеся только:
– Ну и как?
Вместо ответа я открыл сейф, достал сверток с деньгами и вручил его камердинеру. Одновременно передал ему заранее подготовленную расписку в получении 20 тысяч фунтов стерлингов, которую он, однако, высокомерно отложил в сторону. Должен сознаться, что в тот момент я показался сам себе смешным.
Засунув сверток под плащ, которой не снимал все это время, он надвинул шляпу на лоб и поднял воротник. Даже близкий друг не узнал бы его в таком виде в темноте.
– До свидания, месье, – промолвил он. – Завтра в это же время.
Кивнул мне и скрылся в темноте. Когда я пишу эти строки, события того дня явственно встают перед моими глазами. Я, конечно, точно не помню слов, которыми мы обменялись, но вижу перед собой человека с угловатыми чертами лица, лица тщеславного раба, долго мечтавшего о власти и наконец ее получившего. Всего час тому назад он вошел в мой кабинет простым слугой, а теперь покидал его богатым человеком. До сих пор слышу его слегка ироничный с нотками триумфа голос, когда он попрощался, уходя.
Сегодня все это кажется мне сценой из какой-то другой жизни. Но чувств, которые владели мной в последовавшие затем часы, до сих пор не забыл. Спать я не пошел. Час за часом сидел, запершись в своем кабинете, читая, делая заметки и рассортировывая полученные документы. К исходу ночи мне стали вполне понятными запутанные и сложные международные отношения того времени. Незаметно для себя уснул прямо за письменным столом, проснувшись от стука в дверь кабинета на следующее утро, когда секретарша пришла на работу.
Фотограф, обрабатывавший пленки, естественно, так ничего и не узнал о сути дела, хотя я и чувствовал себя несколько, как говорится, не в своей тарелке от того, что пришлось прибегнуть к его услугам.
К перепечатке документов с пленок с надлежащим увеличением я приступил тогда сам, проконсультировавшись у него по всем позициям, вплоть до проявления и закрепления фотобумаги. Сделав несколько удачных отпечатков, я отправил его спать; поблагодарив за труды.
На двух пленках было отснято пятьдесят два кадра. Работа шла механически и довольно споро. Содержанием документов я не занимался, экономя время. Главным для меня было, чтобы текст хорошо читался.
Тем не менее час проходил за часом. Было уже почти четыре утра, когда я наконец закончил всю процедуру. Пятьдесят два листа документов лежали передо мною просушенными, матово отблескивая. Усталости я не чувствовал.
Прежде чем покинуть подвальную каморку, осмотрелся, чтобы не забыть что-либо нужное и не оставить ничего подозрительного. Несколько отпечатков у меня не удались, и пришлось сделать пару дубликатов. Хорошо бы все это сжечь, но никакой печи поблизости не оказалось, так как в домах посольства было центральное отопление. Разложить костер я не решился. Поэтому разорвал испорченные и повторные отпечатки на мелкие клочки и спустил их в туалет. Только после этого направился в свой кабинет с пленками и всеми отпечатками. Там заперся и, как уже говорил, приступил к изучению документов. Помню, с каким удовольствием закурил сигарету после многочасового напряженного труда.