– Я читал, что его сын получил стипендию в Оксфорде, – произнес Смайли.
– По физике. В Оксфорде. Мальчишка просто гениален. Смотрите вперед, Джордж, не поворачивайте головы.
Они проехали мимо фургона с надписью «Auto – Schnelldienst», размашисто написанной краской по борту; шофер дремал за рулем.
– А кто там сидит? – спросил Смайли, когда фургон остался позади.
– Пит Ласти, был в свое время охотником за скальпами. Этим ребятам сейчас туго приходится, Джордж. Никакой работы, никаких операций. Пит записался в армию Родезии. Убил несколько человек, ему там не понравилось, вернулся. Ничего удивительного, что они вас обожают.
Они снова ехали мимо дома Григорьева. Свет горел теперь уже в другом окне.
– Григорьевы рано ложатся спать, – с некоторым удивлением произнес Тоби.
Впереди стоял лимузин с номером цюрихского консульства. Шофер читал какую-то книжонку в бумажном переплете.
– Это – Канадец-Билл, – пояснил Тоби. – Григорьев выезжает из дома, поворачивает направо и проезжает мимо Пита Ласти. Поворачивает налево и проезжает мимо Канадца-Билла. Они ребята хорошие. Зорко смотрят.
– А кто позади нас?
– Девицы Майнерцхаген. Старшая только что вышла замуж.
Туман отъединял их от всех, поглощал все звуки. Они спустились с небольшого холма, проехали мимо резиденции английского посла справа – на подъездной аллее стоял его «роллс-ройс». Дорога заворачивала влево, и Тоби следовал по ней. В этот момент ехавшая сзади машина обогнала их и очень кстати посветила фарами. В свете их Смайли увидел впереди окруженный деревьями тупик, и в конце его – высокие закрытые ворота, за которыми виднелась охрана из нескольких человек. Остальное полностью скрывали деревья.
– Приветствую вас в Советском посольстве, Джордж, – очень тихо произнес Тоби. – Двадцать четыре дипломата, пятьдесят сотрудников разных рангов – шифровальщики, машинистки, несколько очень скверных шоферов, все живут в одном месте. Торговое представительство находится в другом здании, на Шанценекштрассе семнадцать. Григорьев там завсегдатай. В Берне есть также ТАСС и «Новости» – обе организации служат главным образом крышей. Главная резидентура – в Женеве, под крышей ООН, около двухсот человек. А здесь филиал: в общем и целом человек двенадцать – пятнадцать, расширяются, но медленно. Консульство находится позади посольства. Вы проходите в него через калитку в ограде, точно в курильню опиума или в бордель. В приемной установлен телевизор, куда транслируется изображение дорожки к дому со сканеров. Попытайтесь хотя бы разок подать прошение о визе.
– Благодарю вас, пожалуй, я пропущу этот шанс, – улыбнулся Смайли, и Тоби издал свой редкий смешок.
– Территория посольства, – прокомментировал Тоби, указывая в свете фар на лесистую местность, круто спускавшуюся вправо. – Тут Григорьева играет в волейбол, читает политические наставления детям. Поверьте, Джордж, это очень искушенная женщина. Посольский детский сад, кружки политпросвещения, клуб пинг-понгистов, женский бадминтон – эта женщина верховодит всюду. Можете мне не верить, послушайте, что говорят о ней мои ребята.
Когда они выворачивали из тупика, Смайли поднял глаза и увидел, как в верхнем окне углового дома потух свет, затем снова зажегся.
– Это Паули Скордено приветствует нас в Берне, – сказал Тоби. – Мы на прошлой неделе умудрились снять тут верхний этаж. Паули работает на Рейтер. Мы даже сумели устроить ему удостоверение журналиста. Визитную карточку, все, что надо.
Тоби остановил машину возле Тунплатц. Часы на башне в стиле модерн пробили одиннадцать. Пошел мелкий снежок, но туман не рассеивался. С минуту оба молчали.
– Сегодня все шло как на прошлой неделе, на прошлой неделе – как на предыдущей, Джордж, – доложил Тоби. – Каждый четверг одно и то же. После работы Григорьев едет на «мерседесе» в гараж, заправляет машину бензином и маслом, проверяет батареи, просит квитанцию. Едет домой. В шесть часов или чуть позже к двери его дома подъезжает посольская машина, и из нее выходит Красский, курьер, регулярно приезжающий по четвергам из Москвы. Один. Вечно вздрюченный, профессионал. Во всех других случаях Красский никуда не ездит без сопровождения Богданова. Они вместе летают, вместе возят почту, вместе едят. Но к Григорьеву Красский приезжает один. Проводит у него полчаса и уезжает. Почему? Очень странно для курьера, Джордж. И поверьте, очень опасно работать без подкрепления.
– Так что же вы думаете насчет Григорьева? – перебил его Смайли. – Кто он?
Тоби рассек воздух ладонью.
– Григорьев – не тренированный агент, Джордж. Никаких приемов он не знает – в общем, полная катастрофа. В то же время он и не тот, за кого себя выдает. Словом, серединка на половинку, Джордж.
«Таким же был и Киров», – подумал Джордж.
– Как вы считаете, у нас достаточно на него материала? – задал вопрос Смайли.
– Технически – никаких проблем. Банк, фальшивое прикрытие, даже Крошка Наташа, – технически у нас все козыри на руках.
– И вы считаете, он сгорит, – заключил Смайли скорее утвердительно, чем вопросительно.
В темноте Тоби снова взмахнул рукой, повертев ладонью и так и эдак.
– Человек сгорает, Джордж, всегда случайно, вы понимаете, что я хочу сказать? Иные люди вдруг ощущают прилив героизма и хотят умереть за свою страну. А другие перекатываются и лежат тихо, стоит им пригрозить. Иные люди не сгорают от упрямства. Понимаете, что я хочу сказать?
– Да. Думаю, что понимаю, – подтвердил Смайли. И снова вспомнил Дели и лицо человека, молча наблюдавшего за ним сквозь сигаретный дым.
– Не пережимайте, Джордж. О'кей? Надо время от времени класть ноги наверх.
– Спокойной ночи, – пожелал ему Смайли.
Он сел на последний троллейбус, ехавший в центр. Когда он добрался до «Бельвю», шел сильный снег – он падал крупными хлопьями, кружась в желтом свете фонарей. Смайли поставил будильник на семь часов.
Глава 22
Молодая женщина, которую звали тут Александра, уже час не спала, когда зазвонил колокол, но она, услышав его, лишь выше подтянула колени под ситцевой ночной рубашкой, зажмурилась и сказала себе, что все еще спит, – этому ребенку нужен отдых. Колокол, как и будильник Смайли, прозвонил в семь часов, а она уже в шесть слышала, как звонили по долине часы на башнях – сначала в католической церкви, затем в протестантской, затем на ратуше, и не поверила ни одному из них. Ни этому Богу, ни другому и уж меньше всего бюргерам с лицами мясников, которые стояли на ежегодном празднике, вытянувшись, выпятив живот, в то время как хор пожарных тянул патриотическую песню на швейцарском диалекте.
Александра знала о ежегодном празднике, потому что он был одним из немногих Разрешенных Выездов, а для нее – первым, на котором ей разрешили присутствовать, и она немало позабавилась, узнав, что это праздник лука. Она стояла между сестрой Урсулой и сестрой Благодатью, понимая, что они обе следят за тем, чтобы она не попыталась сбежать или не взбунтовалась и не закатила припадок, и вот она целый час слушала нуднейшие речи, а потом целый час – пение под аккомпанемент нудных маршей, исполняемых духовым оркестром. Затем прошли ряженые в деревенских костюмах с плетенками лука на длинных палках, а во главе – деревенский знаменосец, который в обычные дни приносил молоко ко входу, а если ему удавалось проскользнуть внутрь – приносил к самой двери общежития в надежде увидеть какую-нибудь из девушек в окне, но, возможно, это не он выглядывал девушек, а Александра выглядывала его.