Бобби Фишер идет на войну - читать онлайн книгу. Автор: Джон Айдиноу cтр.№ 62

Перед 20-й партией исландское министерство финансов сделало жест доброй воли. Правительство попросило парламент на следующем заседании освободить призовые деньги от налогов. Без этого победителю пришлось бы уплатить государственный и местный подоходные налоги размером в 28 тысяч долларов, а проигравшему — около 16 тысяч.

Сама партия оказалась долгой, жестокой битвой, продлившейся пять часов. Перевес склонялся то на одну, то на другую сторону. Перед откладыванием на доске стоял эндшпиль, но исход поединка был неясен. На следующий день, когда партия продолжилась, Геллер едва не уснул в зале — ночь была посвящена анализу. Спасский выглядел мрачным и усталым; всю ночь они искали возможность победы, но так и не нашли.

Это была седьмая ничья подряд! После марафонской битвы 1927 года между Алёхиным и Капабланкой в мировых чемпионатах ещё не было такой ничейной серии. Партии не были скучными и сонными — напротив, некоторые из них оказались отчаянными, затяжными, бескомпромиссными схватками, блестящими по сути и красивыми по форме. Фишер, обычно игравший гораздо быстрее противника, теперь думал столь же долго. Спасский пробовал, рисковал; Фишер, если у него были сомнения, не отваживался на дерзкие ходы. Хотя комментаторы предсказывали полный упадок сил Спасского, чемпион работал энергично, придерживался своей стратегии и, что удивительно, давал мощный отпор. Тут требовались не только умение и концентрация: он должен был находить в себе глубокие источники психологической силы.

Двадцать первая партия началась 31 августа. Начиная с восьмой партии ни один ход не был снят на плёнку. Но в этот день югославский журналист Димитрий Белица пронёс в зал видеокамеру «Sony» и уселся с ней в боковом ряду. Периодически взад-вперёд ходили служители, высматривая малейшие нарушения спокойствия. Белица приглушал жужжание камеры покашливанием. Он понимал, что эта партия может оказаться последней, а потому это был его последний шанс на съёмку.

Фишер имел 11,5 очка, и для завоевания титула ему требовалась либо победа, либо две ничьи. Билеты на партию было не достать, игровой зал был забит до отказа, все ожидали кульминационного момента. После двух месяцев фарса, тайн и трагедий, крайнего напряжения и гнева, шоу и бурного веселья, блефа и двойного блефа, требований и уступок жители и гости Рейкьявика — даже те, кто не знал правил игры, — жаждали оказаться свидетелями развязки.

Как обычно, Лотар Шмид пустил часы. Как обычно, Фишер опоздал. Партия началась сицилианской защитой. На втором ходу Фишер, игравший чёрными, поставил пешку на e6, что было для него внове. Спасский пил кофе чашку за чашкой. Возможно, удивление от седьмого хода Фишера — выпад пешки, известный, но довольно неоднозначный — заставило руку русского дрогнуть, и он пролил кофе. Часы Спасского шли, а он отправился искать тряпку. Фишер наблюдал за происходящим так, словно его противник сошёл с ума.

Ферзи рано покинули доску, оставив Фишера с преимуществом двух слонов, но с двумя изолированными пешками. «Когда Фишер получил это преимущество, — сказал позже Спасский, — я почувствовал, что всё кончено». На 18-м ходу чемпион пожертвовал ладью за слона с пешкой в безрассудном стремлении осложнить игру и увеличить шансы на победу. Тридцатый ход оказался поворотной точкой. Вместо того чтобы начать окапываться, построить неприступную крепость и прийти к ничьей, Спасский двинул свою пешку на g4, создав в своей позиции смертельную слабость. Фишер провел эндшпиль с неумолимой точностью.

На 41-м ходу партия была отложена. Спасский казался истощённым. На обдумывание секретного хода он потратил лишь шесть минут; он записал его на бумаге и отдал Шмиду, который тщательно запечатал листок в конверт. Теперь зрители могли наконец перевести дух и обменяться мнениями; когда они поднимались из кресел, разговоры в основном шли о том, у кого позиционный перевес. Фишер пожертвовал пешку, так что теперь у него оставалась ладья и две пешки против слона и четырёх пешек Спасского, а потому теоретически позиция была примерно равной. Однако силы белых были стеснены, ходить им было некуда. Между тем ладейная пешка Фишера была проходной, то есть могла без помех в виде вражеских пешек достичь последней горизонтали, где она превращалась в мощную фигуру, обычно в ферзя, а потому такая пешка — исключительная угроза. Ладья и король Фишера занимали хорошие позиции, чтобы помогать её продвижению.

Большинство любителей сочли бы шансы сторон приблизительно равными. Однако эксперты понимали, что битва Спасского за титул! окончена; его доблестная защита была сломлена, и гроссмейстеры предсказывали победу Фишера. В Москве признали тот факт, что их человек проиграл: чемпион сказал Геллеру, что анализировать позицию не имеет смысла. Спасский знал, что в конверте был запечатан не лучший ход.

На следующий день в зал набилось две с половиной тысячи человек, некоторые прибыли заранее, чтобы гарантировать себе лучшие места; все они заплатили по пять долларов за желание оказаться свидетелями потрясающей развязки. Фишер приехал поздно, выглядел уверенным, но, ко всеобщему удивлению, вопреки обычной заботе о своем безупречном виде был одет в поспешно выбранный мятый кроваво-красный костюм. Кресло Спасского — для разнообразия — было пустым.

Двумя часами ранее, в 12.50, чемпион позвонил главному арбитру Лотару Шмиду. Он официально проинформировал его о том, что сдается и не придёт на доигрывание. Шмид позвонил Эйве: может ли он принять сдачу по телефону? Эйве решил, что такое возможно. Фишеру об этом не сообщили, и он мог этого не узнать, если бы фотограф журнала «Life» Гарри Бенсон не столкнулся со Спасским в отеле «Сага», когда теперь уже бывший чемпион отправлялся на прогулку. Последовал шквал телефонных звонков. Бенсон позвонил Фишеру, тот позвонил Шмиду, заявив, что если это правда, то сдача должна быть подтверждена письменно. Шмид написал что-то от своего лица, но сказал, что Фишер все равно должен появиться в назначенный час на доигрывании партии.

Матч закончился.

Грандиозного финала не было: никаких последних решительных ходов, ставящих чемпиону мат, никаких победных ударов о трибуну или разрывания ленточки. В воздух не подбрасывали шляпы, никто не топал ногами, не издавал победных криков. Корона перешла без шума, одним лишь официальным объявлением. Когда Фишер прибыл, Шмид подошёл к краю сцены и обратился к залу: «Дамы и господа, господин Спасский сообщил по телефону, что сдается». В зале раздались вежливые хлопки. Зрители не увидели никаких действий, но оказались свидетелями события, вошедшего в историю шахмат. Новый чемпион мира неуклюже помахал рукой, но отказался от предложения Шмида поклониться. Итальянская газета «Corriere della Sera» была разочарована отсутствием Спасского: «Он лишился аплодисментов, которых заслужил. Но с этих пор он их не заслуживает. Шахматист должен сражаться до последнего. Это закон спорта, а он его нарушил».

Машины исландского правительства были припаркованы перед залом вместе с автомобилем американского посла. В нем сидел Виктор Джакович. Он вспоминает:

Это было частью плана, поскольку Фишер не желал ни с кем разговаривать или делать заявления для прессы. Он должен был выйти из боковой двери и сразу оказаться в моей машине, неприметном чёрно-жёлтом «форд маверик». Мне сказали: «Не ждите никого. Когда он сядет, сразу уезжайте на базу». Я довез его до Кефлавика. На базе он отпраздновал победу своим знаменитым стейком и стаканом молока — как всегда, стакан молока. Не помню, чтобы он выражал какую-то радость: сплошной комок нервов, такой же напряжённый, как спортсмен в конце партии. Это был всё тот же Фишер, которого я всегда отвозил на базу.