Бобби Фишер идет на войну - читать онлайн книгу. Автор: Джон Айдиноу cтр.№ 55

Палссон присматривал даже за финансами Фишера. Он вспоминает, что Фишер в вопросах денег был наивен до крайности, особенно в отношении иностранных чеков, которые получал из разных источников в Рейкьявике. «Он хотел только наличных. Я сказал: "Могу доказать, что эти чеки — настоящие деньги". Взяли чек на шесть или семь тысяч крон, пошли в банк, и я попросил его обналичить. Бобби подписал бумагу и получил деньги. Слава богу, что он не выкинул эти чеки в мусорную корзину».

Встретив Палссона сегодня, сразу понимаешь, почему Фишеру было с ним так легко. Полицейский инспектор — чрезвычайно приятный, надёжный и искренний человек. В Исландии он национальный герой. «Вы обязательно должны встретиться с "Сэми-роком"», — говорят люди, если им задают вопрос о Фишере, и глаза их начинают сиять, когда они заводят рассказы о его деяниях и о близости к странному американцу. Тон их повествований любящий, лишённый всякой насмешки.

Его репутация чрезвычайно дружелюбного человека выросла ещё больше несколько лет назад благодаря случаю, о котором знает большинство жителей Рейкьявика. На пьяной вечеринке завязалась громкая ссора, соседи вызвали полицию. Приехал Сэми и за несколько минут выпустил из всех пар, просто-напросто дав урок танцев: «Я сказал: послушайте, давайте веселиться. Может, попробуем сделать несколько движений?».

Все два месяца пребывания Фишера в Рейкьявике преданность Палссона награждалась скупыми подачками от полиции, Исландской шахматной федерации и самого Фишера. Ему платили за восемь часов, но иногда Палссону приходилось работать по восемнадцать. Первые две недели он был загружен в течение дня, а потом, из-за необычной привычки Фишера спать до вечера, пришлось проводить на работе ещё полночи. Позже его освободили от работы в полиции, чтобы быть с Фишером постоянно, но он все равно перерабатывал. Когда Палссон жаловался, ИШФ обещала платить сверхурочно, но денег он так и не получил. Пол Маршалл посоветовал Фишеру, чтобы тот вознаградил старания Палссона, на что Фишер ответил: «Предложить Сэмми денег? Он мой друг. Это его обидит». «Был он очень умным или очень скупым, неизвестно, — говорит Палссон. — Я никогда не просил, но если бы он решил мне заплатить, я бы не отказался».

Финансовой выгоды от происходящего Палссон не получал, зато своими глазами наблюдал за разворачивающейся драмой и приходил на партии. Фишер просил, чтобы он находился за сценой, готовя апельсиновый сок и еду; поскольку Спасский не протестовал, Палссон появлялся практически на каждой партии. Как минимум однажды он обслужил и Спасского, не желая оставлять того без внимания.

Палссон признаётся, что он не самая яркая звезда на небосклоне, но зато он тонко чувствует эмоциональное состояние окружающих, что позволило ему «читать» настроение Фишера. «С Бобби надо было обращаться как со скрипкой, — говорит он. — Иногда лучше просто помолчать». Его преданность Фишеру трогательна, хотя ответную привязанность американца он переоценивает.

С конца июля матч входит в чёткий ритм. Партии начинаются в пять пополудни по вторникам, четвергам и воскресеньям, но Фишер всегда опаздывает, иногда на несколько минут, иногда на полчаса. Палссону дают строгие инструкции не будить его слишком рано. От гостиницы «Лофтлейдир» надо немного проехать до прибрежной дороги, а затем до «Лаугардалура», муниципального спортивного центра, состоящего из открытого атлетического стадиона, бассейна и огромного Выставочного зала в форме гриба, где и проводится матч.

Машина Фишера подъезжает к заднему входу. Игнорируя оживлённые улыбающиеся лица юных охотников за автографами, шахматист, опустив голову, проходит через двери, шагает по узкому коридору и поднимается налево, на сцену. Он практически не смотрит в зал. Его часы уже идут: если он играет чёрными, то взгляд падает на первый ход Спасского. Быстрое рукопожатие с соперником, который слегка приподнимается ему навстречу, и Фишер шлёпается в кресло. Минуту или две он изучает доску. Делает первый ход, а затем следует несколько быстрых ответов на ходы Спасского.

Оба игрока хорошо одеты. На первую партию Спасский выбрал костюм-тройку, однако предпочитает он что-нибудь простое и стильное: спортивный пиджак, белую рубашку и галстук, светлые брюки. Иногда он надевает спортивный шерстяной джемпер (в Москве и Лос-Анджелесе страдают от жары, но в Рейкьявике в это время года погода необычно плохая — холодно, пасмурно и сыро). Пиджак чемпиона висит на спинке кресла. Набор костюмов Фишера включает в себя все цвета радуги — от голубого до неудачного красно-коричневого, сшитого у местного портного. У него есть серые и чёрные костюмы. Коричневый джемпер под пиджаком защищает от холода. Рубашки также самых разных цветов, включая канареечно-жёлтый.

Оба игрока обладают удивительной способностью к концентрации. Во время каждой партии, которая может длиться до пяти часов, они оставляют свои кресла лишь на короткий период, чтобы размять ноги. Когда Спасский поднимается, он делает это аккуратно, не торопясь, глаза всё ещё прикованы к доске; Фишер вскакивает с кресла одним движением. Крогиус установил две типичные позы Фишера за доской: «Первая — откинувшись на спинку кресла и слегка его раскручивая (руки на подлокотниках), Фишер буравит доску взглядом издалека; вторая — кресло придвинуто как можно ближе к столику, голова, охваченная руками, склонена над доской». Иногда он ковыряет в носу. Засовывает пальцы в уши. Крогиус видит, как Фишер закрывает глаза ладонями, но оставляет щелочки, через которые может наблюдать за противником.

У Спасского тоже есть свои излюбленные позы. В одной из них он сидит прямо, положив подбородок на руку, локоть на столе; в другой закрывает голову ладонями, блокируя посторонние звуки и отвлекающие виды. Что делают пальцы? Он запускает их в густую шевелюру, кладет кончики в рот или постукивает по переносице. Иногда он просто смотрит, но не на доску, а на противоположную стену, хотя ясно, что размышляет о позиции. Сделав ход, он фиксирует его на бумаге, по выражению одного из журналистов, «с таким видом, словно пишет записку секретарю». Непроницаемость, в изображении которой он преуспел, изменив свою прежнюю привычку эмоционально реагировать на происходящее, — чрезвычайно ценное качество. Фишер как-то рассказал о своих впечатлениях от Спасского за доской: «Сидит за доской с тем же застывшим выражением лица, он ли матует или матуют его. Он может просмотреть потерю фигуры, но вы никогда не определите, просмотр это или фантастически глубокая жертва». Единственным физическим признаком, хоть как-то выражавшим его эмоции, было почти незаметное поджатие губ в сложных позициях.

В процессе столь длительных умственных усилий энергия должна поддерживаться на высоком уровне. Во время партии Спасский медленно потягивает апельсиновый сок или наливает себе чашку кофе — он приносит с собой два термоса. Фишер пьет воду со льдом, томатный сок или колу. За занавесом, вдали от зрителей, есть еда. Помощники Фишера хранят её завёрнутой в фольгу, специально для своего бойца. Это целый набор сыров, свежие фрукты, холодное мясо и сельдь. Перед 14-й партией Крамер заявляет, что они добавили ещё и крутые яйца. Спасский ест сандвичи.

Сцена, на которой ведётся игра, покрыта зелёным ковром, а под столом и креслами лежит дополнительный коврик. Несколько скромных цветов в горшках. Зал вмещает примерно 2500 темно-пурпурных кресел. Он заполнен или наполовину, или целиком; больше всего народу приходит в воскресенье. В основном это мужчины. За посещение каждой партии они платят по пять долларов; некоторые покупают абонемент на весь матч за 75 долларов. У кого-то мощные бинокли, направленные на соперников: люди стараются угадать, о чем те думают.