Странники войны. Воспоминания детей писателей. 1941-1944 - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Александровна Громова cтр.№ 65

Папа меня безоглядно любил. По вечерам, когда он выходил в город, всегда брал меня с собой, я была как бы его хвостиком. Добрейшей души человек, его все знали, все любили. Знакомые музыканты доставали нам контрамарки, и мы постоянно посещали оперный театр Станиславского. Бывали на выставках, ходили по многочисленным книжным магазинам, которых было тогда полно в центре Москвы.

Постоянно собирались вокруг нас композиторы, писатели, художники. Я с самых малых лет как-то вплеталась в тот круг, впитывала в себя всё, как губка. Слушала, как они разговаривают меж собой, о чем спорят, как мыслят. Многое, конечно, не понимала, но дружеская атмосфера той среды меня завораживала, походы с папой по Москве были для меня праздником. Я не помню имена людей, которые нас тогда окружали, но помню их лица. Это были светлые, значительные, замечательные лица.

Самуил Яковлевич Росин

Училась я в 137-й школе, расположенной в Леонтьевском переулке, как раз напротив немецкого посольства, на котором висел фашистский флаг со свастикой. Туда входили и выходили какие-то суровые, по военному собранные, сухопарые люди с опущенными глазами, не замечавшие ничего вокруг себя. И от этого флага, и от сотрудников самого учреждения исходила какая-то постоянная, не осознаваемая нашими детскими душами тревога. В школе нам твердили, что самая большая опасность, нависшая над миром, – это фашизм, черная свастика. По дороге в школу и обратно домой я мучила свою бедную маму вопросами: как же так, самая большая опасность мира у нас под боком, напротив школы, а мы все делаем вид, что этого не замечаем? Бедная женщина оглядывалась, не слышит ли кто мои вопросы, и быстро переводила разговор на другие темы.

И вот в один теплый июньский день непоправимое таки случилось. Грянула война. Эта великая, всенародная беда застала нас в пионерском лагере Союза писателей во Внукове. Срочно, буквально на следующий день, нас вывезли в город. Той же ночью, сразу после нашего возвращения, объявили воздушную тревогу. Мы спустились в огромные винные подвалы ресторана «Арагви», расположенного по соседству. Переждав несколько часов, мы тихо разбрелись по домам. Назавтра почти всё взрослое мужское население записалось в ополчение. Это были в основном пожилые люди, сейчас это видно даже по фотографиям, которые выставляют в дни, посвященные памяти павших на полях сражений. Отец мой, Самуил Росин, записался в ополчение в первый же день. Там, на призывном пункте формирующегося ополчения, было много пожилых писателей, которые, как говорится, винтовку в руках даже никогда не держали.

Еще через день был сформирован целый писательский поезд для эвакуации. Нас привезли на вокзал, всё было организовано очень хорошо. Мы попрощались со своими близкими, я попала в купе с женой Алексея Арбузова, у нее был на руках только что родившийся ребенок. Поскольку всё было забито, мест не хватало, меня устроили на третьей полке, предназначенной для багажа под крышей вагона.

По прибытии в Казань нас недолго там продержали и направили в дом отдыха профсоюзов в Берсут. Это был большой деревянный трехэтажный сруб, красиво стоявший над обрывом на берегу Камы. Рядом с главным домом стоял отдельный павильон, в этом павильоне была сцена, а на сцене – прекрасный рояль. Многие жены писателей были хорошо образованы. Была замечательная пианистка Лойтер, она нам играла «Лунную сонату», утешавшую наши встревоженные души. Еще мне запомнилась жена Ардова, очень красивая женщина, известная актриса, она была там с двумя сыновьями. Она выступала перед нами со своими монологами, играла отрывки из «Бесприданницы», приобщала нас к культуре. При ней был еще и сын от первого брака – Алёша Баталов, ставший впоследствии знаменитым актером. И еще была там очень яркая женщина, Тамара Владимировна, жена Всеволода Иванова. Она была, по слухам, из зажиточного купеческого рода, женщина крупная, большая, выше своего мужа на целую голову, очень властная, очень строгая и совершенно не умеющая общаться с детьми.

Эта женщина была нашей руководительницей, и нам таки доставалось. Она разговаривала с нами командирским тоном, всё всегда было не так, всё всегда было не в порядке, хотя придраться совершенно было не к чему. Потом она выходила на свежий воздух и начинала занятия со своим сыном Комой, будущим ученым, академиком. В те времена он был полненький, мать заставляла его, подняв высоко правую руку читать какие-то исторические монологи. Мальчик уставал, она требовала поднять руку выше, еще выше. Но так ничего из этих репетиций не получилось, во всяком случае Кома не выходил на сцену со своей декламацией.

Там, в Берсуте, собрались все, кого отправил Союз писателей в эвакуацию, это был, как я теперь понимаю, большой распределительный пункт. Следом за нами приехали множество писателей и писательниц, со своими семьями, с родителями, там был и сын Алексея Толстого, Никита Толстой, со своей женой, дочерью знаменитого Лозинского.

Было много маленьких детей, и нас, десятилетних подростков, заставляли выгуливать малышей, пока матери занимались хозяйством. Это оказалось мучительное задание, потому что малыши нас не слушались, вырывались, орали, но мы терпеливо с ними гуляли, успокаивали, как могли, чтобы их мамы успели кое-как справиться со своими делами.

Роза Сергеевна Росина

Потом настало время разъездов. Очень большая колония отправилась в Ташкент, кто-то уехал еще в какие-то места. Была там Маргарита Алигер со своими дочками, сначала с одной, от композитора Макарова, который впоследствии погиб на фронте; при ней же была ее мать, очень приятная, общительная женщина. Она всех нас как-то по-доброму, по-матерински собирала вокруг себя, обнадеживала, успокаивала. Мы пробыли в Берсуте лето, ближе к осени нас отправили в Чистополь.

Первые месяцы в Чистополе оставалась и моя мама, Роза Сергеевна. Когда жизнь в интернате более-менее наладилась, и мама сочла, что я вне опасности, она, устроив наших родственников на квартиры, стала собираться в Москву. Я пошла ее провожать. На пристани мы с ней долго прощались, потом она спустилась по мостику, ушла в глубь парохода, и больше я ее никогда не видела. Кто бы мог подумать, что это была моя последняя встреча с моей дорогой мамой.

Пароход всё не отплывал. На пристани собралось полно народу. Смотрели с замиранием сердца, как мать прощалась с сыном.

К пристани была пришвартована платформа, полная призывников. Один из них, молодой парень, выделялся, будучи на голову выше всех остальных. Его мать, крохотная, сухонькая женщина в белом платочке, кидалась к нему с распростертыми руками, она была ему по пояс. Обнимала и истошно, не по-человечески, по-звериному как-то выла. Ее оттаскивали, она минуту-другую стояла в стороне, как бы приходила в себя, но, глядя на свое ненароком, не ко времени выросшее сокровище, которое ни один окоп не укроет от пули, она опять кидалась к нему и опять начинала выть, а ее бедный сын, совсем еще мальчишка, смотрел смущенно по сторонам… Она его обнимала, обнимала и не могла с ним расстаться ни в какую. Эта сцена запечатлелась в моей душе на всю жизнь, и сегодня, спустя более полувека, она стоит, как живая, предо мной.