Загадка XIV века - читать онлайн книгу. Автор: Барбара Такман cтр.№ 117

Этого оказалось недостаточно. На собрании Генеральных Штатов, состоявшемся 14 ноября, предложили заменить подымный налог, и народ встревожился, не зная, чего ожидать от нового сбора. Взволнованные группы ремесленников обсуждали на улицах грядущую напасть, по ночам устраивались тайные собрания, возбужденные люди обвиняли правительство — все хотели освободиться от ярма налогов.

Когда канцлер Милон де Дорман, епископ Бове, известил штаты о том, что королю нужна помощь, произошел ожидаемый взрыв негодования. Толпа простолюдинов набросилась на купцов, которые, хотя и возражали против поборов, не были готовы противиться королевскому указу.

«Видите, граждане, как вас презирают!» — кричал сапожник своим сторонникам. В его обвинении отразилась вся горечь маленьких людей по отношению к «большим», он говорил о бесконечной жадности сеньоров: «Они бы, дай им волю, отобрали у вас дневной свет и установили налог на воздух, которым вы дышите. Они давят народ своими поборами год от года все больше. Они не хотят, чтобы мы дышали или говорили, или чтобы у нас были человеческие лица, они не хотят смешиваться с нами в публичных местах… Эти люди, которым мы вынуждены служить, которые кормятся за наш счет, хотят лишь сверкать золотом и драгоценностями, строить прекрасные дворцы и придумывать новые налоги для горожан». Сапожник клеймил трусость купцов и приводил в пример жителей Гента, взявшихся за оружие и выступивших против своего графа.

Если красноречию сапожника частично и поспособствовал монах из Сен-Дени, рассказавший об этом эпизоде, отсюда следует вывод, что многие монахи-хронисты с симпатией относились к народным бунтам. В своем знаменитом пророчестве монах Жан де Роктайяд предвидел день, когда «земляные черви безжалостно пожрут королевских львов, леопардов и волков… простые люди свергнут тиранов и изменников».

Для сапожника и его трехсот товарищей этот день настал. Размахивая ножами, они заставили купцов передать герцогу Анжуйскому и канцлеру требование отменить налог. За мраморным столом во дворе герцогского дворца прево умолял герцога снять «невыносимое бремя». Толпа страшными криками подтвердила его слова, люди клялись, что платить не будут, лучше сто раз умрут, чем страдать, такая жизнь для них «бесчестье и стыд». Эти неожиданные слова часто появляются в протестах, словно прибавляя достоинства рыцарской клятве. Бедняки не менее богачей хотели, чтобы с ними обращались достойно.

Гладкими сочувственными словами герцог Анжуйский пообещал добиться у короля разрешения на отмену налогов. Всю ночь звучали опасные речи с призывами нападать на аристократов и священников. Если верить хронисту из Сен-Дени, люди говорили, что «правительство должны возглавить они, а не господа». Действительно ли простолюдины об этом помышляли или хронист опасался такого развития событий, неизвестно.

Когда на следующий день напуганное правительство согласилось на отмену налога, облегчение наступило слишком быстро. Торжествующим людям хотелось потратить неизрасходованный гнев, и они кинулись грабить и избивать евреев — единственных представителей общества, на которых бедняки без опаски могли излить свою агрессию. По слухам, нападение спланировали некоторые аристократы: в этом случае они избавлялись от долгов. В то время как часть толпы носилась по городу — хватала сборщиков налогов и уничтожала регистрационные книги, основная масса, вместе с аристократами, устремилась в еврейский квартал с криками «Noel! Noel!» («Рождество!»). Они взламывали двери, уносили товары, документы и ценности, гнались за евреями по улицам, бросали тех, кого могли, в реку, хватали детей и насильно их крестили. Большинство евреев укрылись в темнице Шатле, но десять трупов, включая и тело раввина, были обнаружены после побоища. Погромы распространились на Шартр, Санлис и другие города. Гонения продолжались и в следующее десятилетие, что свидетельствовало о нездоровье общества; в 1394 году королю даже пришлось издать декрет об изгнании евреев.

Корона нуждалась в деньгах, а потому взяла евреев под королевскую защиту и делала это руками Уга Обрио, главного прево Парижа, — одиозной фигуры, пользовавшейся дурной славой. Обрио рассылал повсюду гонцов, и те от его имени требовали у населения возвращения всего награбленного у евреев, в том числе и похищенных детей. Очень мало кто подчинился приказу. Впоследствии то, что прево пытался вернуть крещеных еврейских детей, было поставлено Обрио в вину и способствовало его падению.

Согласно эдикту от 16 ноября, правительство, как и обещало, отменило «отныне и навсегда все налоги, церковные десятины, налоги на соль (габели), очень огорчавшие наших подданных и направлявшиеся на войну со времен нашего предшественника короля Филиппа». Этот указ отражал кратковременную панику правителей, а не серьезное намерение. Кроме Карла V, монаршие особы в большинстве своем действовали импульсивно.

В поиске средств правительство тотчас обратилось к провинциальным собраниям депутатов с просьбой о добровольной помощи, но результат оказался неудовлетворительным. Когда в Нормандии один министр предложил проголосовать за сбор средств, собрание единогласно воскликнуло: «Ничего! Ничего!». В Руане и Амьене все как один высказались против такого предложения. «Клянусь Богом, это не пройдет!» — закричал один купец на митинге, устроенном на свином рынке города Санс. Все придерживались единого мнения: королевской казны достаточно для нужд короны, а если собрать деньги с населения, они пойдут на прихоти аристократов. Некоторые области все же согласились на сбор пожертвований, но провинциальные собрания продолжали сопротивляться.

Ситуацию осложняли и противоречивые интересы третьего сословия. Мелкие буржуа стремились вырвать власть у богатых купцов и у старейшин гильдий; впрочем, те и другие хотели использовать в своих интересах растущее недовольство трудящихся. Они разжигали это чувство у неквалифицированных безземельных крестьян, вынужденных из-за войны и лишений податься в города.

Дядюшкам юного короля не терпелось избавиться от прежних советников, и потому правительство покойного Карла V вскоре было расформировано. Представитель герцогов обвинил в предательстве фаворита Карла V Бюро де ла Ривьера, но на помощь Ривьеру пришел Клиссон: на глазах у всего двора он бросил перчатку, и никто из придворных не осмелился принять этот вызов. Опасаясь репрессий, Ривьер покинул двор; изгнали также канцлера д’Оржемана, Мерсье, а еще один бывший советник, Жан де ла Гранж, кардинал Амьена, нашел уважительную причину для ухода в отставку.

Юный король недолюбливал де ла Гранжа, поскольку враги кардинала внушили королю, будто де ла Гранж одержим демонами. Однажды при приближении кардинала десятилетний Карл осенил себя крестом и воскликнул: «Бегите от дьявола! Избавьтесь от дьявола!», что, естественно не понравилось служителю церкви. Кардиналу стало известно, что при восшествии на престол юный король сказал другу: «Настал момент отомстить этому священнику». Кардинал спрятал свои накопления в надежном месте, бежал в Авиньон и уже не вернулся.

Сенсационное падение прево Парижа еще раз доказало разрушение власти. Угу Обрио было за шестьдесят, он завоевал расположение Филиппа Бургундского экстравагантными пирами и дарами, понравился он и буржуазии тем, что построил канализацию и отремонтировал стены и мосты. Однако духовенство его не жаловало, потому что он открыто оскорблял клириков, а к университету тоже относился не лучшим образом, называя тот «рассадником попов». Обрио не соглашался с привилегиями студентов и арестовывал их при каждом удобном случае. Говорили, что он приготовил в Шатле две темницы для ученых и клириков. На похоронах Карла V Обрио не разрешил университетским преподавателям встать в начале похоронной процессии. Между сержантами прево и учеными произошла громкая ссора, а кончилось все тем, что многие преподаватели были ранены, 36 человек брошены в тюрьму. «Ох уж этот сброд! — воскликнул Обрио. — Жаль, что с ними не случилось чего-нибудь похуже».