Уйди во тьму - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Стайрон cтр.№ 84

Он осторожно взял ее за плечи и снова все повторил: она, конечно же, не будет злиться. Разве ее письма, адресованные им обоим, не доказывают этого? Разве она сама, Элен, не убедилась в этом месяцы назад — после всей переписки между ними, сначала неприветливой, с бесконечными заминками, а потом ставшей нежной, без слов прощающей, такой, какими были их письма в былые дни? Да, письма, конечно, не окончательное доказательство, но разве они не являются достаточным признаком, разве они не дают шанса? Не глупите, Элен.

Таким образом, она постепенно успокоилась и согласилась с ним. Собственно, он так преуспел убедить ее в добрых намерениях Пейтон, что она сделала совершенно удивительное предложение. Лофтис не поедет. Это она поедет с Эдвардом в Вильямсбург за Пейтон и Гарри, тем самым показав девочке, что она всего лишь хочет приветствовать ее как мать — одинокая, любящая, без Лофтиса, который своим присутствием может только развеять впечатление, какое она хочет произвести, — впечатление женщины, одиноко появившейся под октябрьским солнцем, одновременно кающейся и прощающей, и в силу своего одиночества являющейся символом смирения и раскаяниями теплой материнской любви. Лофтису это показалось немного театральным, но он знал, что Элен бывает иногда не чужда позерства, и сказал:

— О’кей, Элен, делайте так, как считаете лучше.

Что же до того, почему Пейтон и Гарри провели ночь в Вильямсбурге (в доме давней подруги из Суит-Брайера), то у Лофтиса на этот счет было свое мнение: возможно, Пейтон до сих пор немного боится своего дома и пытается облегчить свое постепенное возвращение домой, но он не поделился этой мыслью с Элен.

Элен тогда легла спать. Был еще ранний вечер. Лофтис остался один, и хотя был рад тому, что Пейтон наконец возвращается домой, он не мог по какой-то непонятной причине определить, чему он, собственно, радуется. Он прошелся по комнатам, поправляя картины, вытащил букашку из наполненной водой вазы для цветов — такие вазы были расставлены по всему дому для свадебных букетов. Он прошел на кухню, где за столом сидели Элла и Ла-Рут вместе со Стонволлом, сыном Ла-Рут. Элла и Ла-Рут готовили закуски, а четырехлетний Стонволл был занят поеданием их. Это был тощий маленький мальчик, бледнокожий, как белый человек, произведший его на свет, и глаза у него были как орешки, плавающие в двух лужицах молока. Когда Лофтис вошел, он обратил к нему эти глаза с любопытством и страхом, и Ла-Рут тихонько шлепнула его по пальцам.

— Не мешайся со своей рукой — убери ее отсюдова! — крикнула она. — Плохой мальчишка.

— Вы только посмотрите на нас, — весело произнес Лофтис. — Как мы поживаем?

Стонволл нырнул под стол.

— Мы — замечательно, спасибо, — жеманно произнесла Ла-Рут, нависая всей своей массой над чашей, полной резаных оливок, — радуемся жизни здесь, на кухне, готовясь к свадьбе. Бог ты мой, да тут же и сыр, и зеленые оливки, и черные оливки, и цветная капуста, и маринады «Хайнц», и икра селедки…

— Ты, наверное, имеешь в виду осетровую икру, — прервал ее Лофтис.

— Нет, — продолжала Ла-Рут, — я совсем не про то. Мама сказала мне…

— Заткнись, — сказала Элла. И посмотрела на Лофтиса со смущенной кривой улыбкой. — Клянусь, счастливы вы, правда? Клянусь, душа у вас радуется, верно?

Он согласился, жуя кусочек сельдерея, что это радует его душу, и направился к холодильнику за пивом, но тут Элла, сморщившись, в порицании сказала:

— Ну а теперь не стыдно вам?

— Всего одну бутылочку, Элла? Последнюю, перед тем как у меня отберут мою крошку. Одна бутылочка не повредит, Элла.

Она нехотя дала разрешение легким кивком и с сердитым видом наклонилась над сковородкой, полной хлебных мякишей, а Ла-Рут тихо хихикнула.

— Вылезай оттуда, Стонволл, — сказала она. — Он тебя не укусит.

— Не говори мисс Элен, — сказал Лофтис и направился на заднее крыльцо с холодной, вспотевшей бутылкой пива в руке.

«Это будет надолго моя последняя», — подумал он. Было очень тихо на воде и холодно, и луна, висевшая бледной лампой над заливом, казалось, проливала лишь холодный свет на скопление выцветших, пыльных звезд. Пьяный пилигрим, земля катилась сквозь сонмы астероидов, и падающие звезды, угасая в ночи, летели вниз, словно раскрошившиеся стекла. В своей замаскированной и озадачивающей радости Лофтис мог бы даже и всплакнуть, а также в благодарность за состояние спокойствия, в достижение чего — годы назад — он никогда не поверил бы.

Элен была права. Простое касание руки восстанавливает все, и кто знает, когда пальцы сплетаются и сжимают друг друга добела, до невидимых костей, какая возникает химическая реакция? Нам свойственна порядочность, и это пожатие, возможно, лишь укрепляет ее. Он сдержал обещания, которые дал Элен, и она, хоть и не давала никаких обещаний, озаренная светом его трансформации, раскрылась, как цветок, от которого откатили затенявший его камень, и он расправил под солнцем нежные лепестки благодарности. Все это нелегко далось ни ему, ни Элен. Он должен был кое-что в ней излечить, а поскольку она была сопротивляющимся пациентом, постаравшимся вскормить свои страдания, его лечение осуществлялось насильственно, круто и очень эмоционально. Вспоминая день, проведенный в Шарлотсвилле, он с ума сходил от чувства вины, от того, что видел, как гибнут их жизни, и ничто не казалось ему слишком жестким, если уметь сохранить равновесие. Даже его любовь к Элен, честная и глубокая, была подчинена этой цели. Он упал к ее коленям в байроническом раскаянии, дико вращая глазами, плача, с волосами на глазах, прося ее простить его за все — за Долли, за то, что из него не получился хороший юрист, за пьянство — и понимая — чувствуя, как пары виски забивают ему ноздри, а она встает и молча уходит, что все это достойно сожаления, что он сможет убедить ее, лишь прекратив заниматься тем, что позволяло ему быть таким величественно-скромным и кающимся. Дом был пуст. Моди из него ушла и Пейтон — тоже. Элен не выходила из своей комнаты и спала, убаюканная нембуталом; Элла приносила ей на подносе еду, Элен никого не видела, только читала старые журналы — «Джиогрэфик» и «Лайф». В церковь она больше не ходила.

Серым ветреным январским днем — специально, как она потом сказала ему, — она приняла немного больше, чем нужно, таблеток, и пришлось срочно вызывать доктора Холкомба, и он наложил стетоскоп на ее слабо бьющееся сердце и сделал ей укол. Когда Элен ожила, доктор ушел, осторожно, конфиденциально сказав Лофтису, что ему следует поместить ее куда-нибудь для лечения. Поскольку это был человек старый, подозрительно относящийся к прогрессу, он употребил термин «психиатр, удостоверяющий вменяемость», и это выражение, исходившее от человека, который, по мнению Лофтиса, должен знать, о чем говорит, наполнило его сверхъестественным и особым страхом. Он вернулся наверх — туда, где Элен сидела у окна, завернутая в одеяла. Он взял из ее пальцев зажженную сигарету.

— Он сказал, чтобы вы не курили.

— Да, я знаю.

Он сел рядом с ней на стул и, вздрогнув, обнаружил, что под ним оказалась бутылка с горячей водой, которую он тотчас вытащил. Элен позволила ему взять ее за руки.