Веселые и грустные истории про Машу и Ваню - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Колесников cтр.№ 74

– Ты девочка-индиго? – спросил я у Насти.

Я как-то уже понимал, что тут можно все выяснить напрямую.

Она кивнула и опять внимательно посмотрела на меня. В глазах ее я уловил чувство какой-то неловкости насчет этого. Она словно заранее извинялась, что это она ребенок-индиго, а не я или, например, не Маша с Ваней.

И я ей мгновенно поверил. Конечно, индиго. И не зря я обратил на нее внимание, еще когда она соглашалась на пельмени.

И вот теперь, когда я все это узнал, я по-настоящему растерялся. Я не знал, что мне делать. Как себя вести с ребенком-индиго? А черт его знает. Я и с Машей-то и Ваней часто не знаю как себя вести.

Тут кто-то за столом, зная страсть Маши к стихам (это у нее от отца), очень кстати попросил ее прочитать стихотворение. У меня, слава богу, появилось время на размышление.

Маша прочитала какое-то длинное стихотворение про жизнь светофора. Это, конечно, ужасно: за столом, взрослые, маленько уже закусив, просят девочку прочитать стихотворение. Конечно, ужасно. Но только до тех пор, пока девочка не начинает читать это стихотворение. И главное тут, что это твоя девочка. И сердце замирает, когда она спотыкается, и ловишь себя на том, что шевелишь вслед за ней губами, и слов-то, слов не знаешь, и помочь нечем…

– Настя, – сказал я, – а давай теперь ты прочитаешь какое-нибудь стихотворение.

Она внимательно посмотрела на меня. Черт, каждый ее взгляд словно вытрясал из меня душу. Она, казалось, понимает меня не только больше, чем я хочу, но и чем она сама хочет. Но она ничего не могла с этим поделать. И за это она тоже извинялась своим бездонным взглядом.

И в этом взгляде сейчас было примерно следующее: «Ты уверен, что ты этого хочешь?»

Я уже ни в чем не был уверен. Но я хотел. В общем, она прочитала поэму Тютчева. Про любовь, про жизнь и смерть.

– А какую книгу ты сейчас читаешь, Настя? – осторожно спросил я.

– «Хроники Нарнии», – сказала она.

– Настя ее давно читает, – пояснила ее мама. – Там же много томов. И перечитывает постоянно.

«Хроники Нарнии» начинают читать уже после, по-моему, «Гарри Поттера». То есть классе в седьмом.

После обеда я улучил момент, когда Настя осталась одна, подошел к ней и спросил, кто главный герой в «Хрониках Нарнии».

Теперь она смотрела на меня как-то беспомощно и отчаянно. Я понял, что она не помнит! Ребенок-индиго не помнил, как зовут главного героя его любимой книги. Не зря спросил.

Настя между тем смотрела не совсем на меня, а все-таки куда-то в сторону. И я догадался, что она смотрит на свою маму, которая уже подошла к нам. Она опасалась оставлять ребенка рядом со мной наедине, и правильно. Близился сеанс разоблачения.

Девочка подошла к маме и что-то прошептала ей на ухо. И убежала.

– Что случилось? – спросил я.

– Понимаешь, она сказала, что в «Хрониках Нарнии» два главных героя… – ее мама назвала их имена, я не запомнил.

То есть девочка просто не хотела ставить меня в неудобное положение. Она переживала, что я этого не знаю, и не могла произнести страшную правду мне в глаза. И не произнести тоже. Поэтому с таким отчаянием и смотрела на меня. И потом нашла все-таки выход.

Тут Маша с Ваней позвали ее играть. По моей, честно говоря, просьбе. Мне казалось, ей это очень нужно сейчас.

Через пять минут из детской был уже слышен плач.

Посреди комнаты стояла Настя. У двери – испуганные Маша с Ваней.

– Что произошло? – спросил я.

– Что?! – переспросила Маша. – Ничего. Мы решили играть в прятки. Настя согласилась. Мы посчитались. Ей быть водой (ударение ставить на первом слоге). Я ей сказала: «Ты будешь водой». Она заплакала.

– Настя, – спросил я, – почему ты так плачешь? Она подняла меня глаза, в которых была какая-то просто непереносимая боль. Взгляд этот порезал меня на кусочки.

– Я не знаю, что такое «вода», – прошептала она. – Я не знаю, что такое прятки.

Не надо было этого делать. Просто не надо, и все. И главное – Маша не хотела. Она не хотела ехать в Англию.

За два месяца в школе девочка повзрослела на два года. Я ее правда не могу узнать. Жизнь – жестокая штука. И ей пришлось в этом, видимо, убедиться. Она совсем не обо всем рассказывает, и это лишний раз говорит о том, что она стремительно взрослеет. Но я понимаю, что она натерпелась. Ее не дергают за косу в те редкие дни, когда мама заплетает ей косу; ее не тыкают карандашом в спину на уроках одноклассники, прозрачно намекая о неразделенной любви, потому что у их любви нет шансов остаться неразделенной; второклассники ей не ставят подножек на переменах, потому что это она их ставит…

Ничего этого нет. Но ей нечеловечески тяжело – просто потому, что по-другому и быть не могло в первом классе, куда почти все ученики пришли из одной группы в детском саду. У нее нет в школе подружки, потому что в первом классе всего три девочки и она одна из них. Зато у нее есть друзья – именно те, которым она ставит подножки без риска получить подзатыльник.

И когда стало известно, что у школьников из начальных классов есть шанс полететь на восемь дней в Англию, обрадовалась не только она, но и я тоже. Я подумал, что девочка заслужила это счастье. Главное, что и она так подумала сначала.

Меня не очень насторожило, что в результате в Лондон полетела только одна первоклашка, то есть Маша. Хотя собирались все. Я вообще был занят другими делами и контролировал этот процесс самым краем сознания. Я понимал, что где-то делается ее паспорт, куда-то сдаются деньги, я отдавал себе отчет в том, что все идет хорошо. И душа моя, можно сказать, отдыхала на мысли о том, что Маша скоро увидит этот город, а он увидит ее.

Потом она сказала мне:

– Я не хочу ехать в Лондон.

– Почему?

Я необыкновенно удивился.

– Мне страшно, – сказала Маша.

И вот тут мне тоже стало страшно. Я вдруг понял, на что я обрекаю ее. Машу, девочку шести с половиной лет, которая никогда в жизни ни на одну ночь не разлучалась не только со своей мамой, но и со своим братом (с той секунды, как он у нее появился). Ну вот не было такого ни разу в ее жизни. Слава богу, девочка всегда приходила ночевать домой (как и ее мама). Она несколько раз отдыхала за границей, но была там с людьми, с которыми пошла бы, не сомневаюсь, в разведку, если бы знала, что это такое. Это же все-таки были родные люди.

А теперь она гораздо раньше меня поняла, что в Лондоне не будет ни Вани, ни ее мамы, ни меня и что разведка будет боем.

И она подошла ко мне и сказала, что не хочет ехать в Лондон, потому что ей страшно. Ей было трудно это сказать, потому что она очень хотела поехать. Видимо, ей было очень страшно.