Веселые и грустные истории про Машу и Ваню - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Колесников cтр.№ 71

Класс оказался небольшой, и, кроме учительницы, никого еще не было. То есть мы и теперь были первыми. Я очень удивился, потому что был уверен, что занятия уже начались. Это все были нервы.

Учительница мне понравилась. Она не была молода, но и не выглядела так, как я бы не хотел, чтобы она выглядела. То есть, чтобы при взгляде на нее Маше в голову лезли ненужные мысли, вроде таких: «Боже, как скоротечна жизнь…» и «что же время делает с людьми…» У нее в жизни не должно быть ничего, что утром убавляло бы оптимизма при мысли о том, что ей опять надо идти в школу.

Учительница разрешила сесть у окна, Маша села и готова была, кажется, начать учиться. Но впереди была линейка. Тут пришли, по-моему, сразу все остальные ученики и начали занимать места. Мы с Машей обменивались понимающими снисходительными взглядами.

Дети порепетировали стихи, которые им дали выучить накануне, и парами пошли на линейку. Маша взяла за руку мальчика из нашего дома, которого хорошо знала. И мальчик был что надо: занимается у-шу. Все пока складывалось как нельзя лучше.

На линейке вдруг проявил признаки волнения Ваня. Он ни на шаг не отходил от меня, пронзительно глядя снизу вверх своими васильковыми глазами с этими огромными, как крылья австралийских бабочек, ресницами, и ничего не говорил.

– Тебе плохо? – спрашивал я.

– Нет, – отвечал он. – Я думаю.

– Да не думай ты ни о чем, – советовал я.

– Не могу, – говорил он.

Но о чем именно он думал, так и не сказал. Но мне кажется, не о сюрпризе. О сюрпризе так не думают. Он думал о чем-то более долговечном или даже о вечном.

Тут ко мне подошла Алена и сказала:

– Там сейчас решали, кого одиннадцатиклассник понесет на плече с колокольчиком. Это не Маша!

– А кто же? – искренне удивился я.

– Другая девочка, – сказала Алена.

– Ну, значит, ей повезло больше, – пожал я плечами. На самом деле я чудовищно расстроился. Я знал, как Маша хотела этого. Она говорила мне. И я знал, что у нее много шансов, потому что первый класс в их школе получился маленький и в нем всего три девочки. У Маши был хороший шанс. И вот ей не дали его использовать.

Я посмотрел на Машу, упиравшуюся носочками туфель в надпись «1-й класс», написанную мелом на асфальте, и мне стало отчаянно жалко ее. Мне даже плакать хотелось. Я уже проклинал себя за то, что привел ее сюда.

И дело было совсем не в колокольчике. Я думал о том, что я теряю эту девочку, о том, что она совсем взрослая в этом разительно красивом синем пальто, и о том, что ее ждет в этой беспощадной и бессмысленной жизни и что она об этом даже не подозревает, бедная… В общем, я думал о том, о чем, наверное, думала, когда смотрела на меня первого сентября, моя мама, и о чем, так или иначе, думают все родители, провожая детей в первый класс.

Линейка началась, через некоторое время я заметил, что после выступления учительницы, которая тоже была для кого-то первой лет пятьдесят пять назад, девочка, которой доверили посидеть на плече у старшеклассника, подбежала к ней и подарила ей цветы. Это было уже слишком. Цветы бы точно могла подарить и Маша.

Потом одиннадцатиклассники стали надевать первоклассникам на грудь оранжевые банты с маленькими колокольчиками. И я с ужасом обратил внимание на то, что всем надели банты, а Маше – нет. Я крикнул, но меня не услышали. Алена в это время уже побежала к учительнице, и та, удивившись, что у Маши нет банта, отдала ей свой. На Маше лица не было. Это именно так называется: лица не было. Первого сентября на линейке на ней лица не было.

Когда после линейки я взял ее за руку, чтобы отвести в класс, то осторожно спросил ее: «Ну, как ты?»

– Мне это не понравилось, – тихо сказала она, и вдруг из глаз ее полились слезы.

Она не рыдала навзрыд, а только шла и тихо говорила: «Мне это не понравилось. Мне это очень не понравилось».

И из глаз ее лились слезы.

Я понимал, что она имеет в виду. Мне это тоже не понравилось. Она столько мечтала об этом дне, столько раз представляла его, мы столько рассказывали ей про первое сентября… Она так надеялась, что это будет лучший день в ее жизни, она, наверное, была даже уверена в том, что это будет так. И ей не понравилось!

Я готов был повеситься. Я говорил себе, что не надо было готовить ее к тому, что это будет счастье. Надо было готовить к тому, чем это и было, – к реальной жизни, когда ты можешь остаться без оранжевого банта, имея на него все права, и когда вместо тебя симпатичный парень сажает на плечо совсем другую девочку.

Мне так хотелось, чтобы этот день был счастьем. Хотя бы это утро.

Еще утром я думал, что все, что зависит от меня, я для этого сделал. Теперь я так не думал.

За ними закрылись двери класса, нас попросили забрать Машу через три часа.

Я подарил Ване замок черепашек-ниндзя. Он очень давно умолял меня купить его.

– А Маше что? – спросил он.

Я удивился, потому что не думал, что именно эта мысль придет ему в голову при виде замка. Тем более что он заметил, конечно, что на линейке каждому первокласснику вручили еще по пакетику со школьными принадлежностями.

– Почему ты спросил об этом? – поинтересовался я.

– Потому что она плакала, – сказал он.

Мы поехали в магазин и купили Маше Рататуя, чудесного зверя, мягкую игрушку, о которой она начала мечтать с тех пор, как посмотрела мультфильм «Рататуй», в котором, правда, Рататуем называлось драматичное блюдо высокой французской кухни.

Мы не встретили Машу на выходе из школы. Она сама нас встретила.

– Папа, мне так понравилось! – воскликнула она. – Я получила пятерку!

– За что?! – обрадовался я.

– За рисование! И я правильно написала свою фамилию!

– Пять баллов, Маша! – крикнул я. – Пять баллов!

– И я подарила директору начальных классов букет цветов, – сообщила Маша. – И поздравила ее.

– Что ты ей пожелала? – спросил я, цепенея от охватившего меня восторга.

– Чтобы она не болела, – сказала Маша.

– Здорово! – еще больше обрадовался я. – Очень здорово.

– А линейка мне очень не понравилась, – сказала Маша.

Ну вот и все. Я потерял дочь.

Она уходит в восемь утра. За ней заезжает такой небольшой, ярко раскрашенный автобус и увозит ее и Ваню. Они называют его «Доставкой». Маша звонит и говорит:

– Мы в «Доставке». Ну как ты?

«Доставка» возвращает их, одного из детского сада, другую из школы (начальные классы и детсад в одном здании), в половине седьмого вечера. Я возвращаюсь домой, когда они уже спят. Раньше у нас была возможность увидеться, когда я сам возил их утром в детский сад. Но теперь у них «Доставка». Они до смерти рады ей. Это новое явление в их жизни. И оно заслоняет собой солнце. Я вот думал, почему они так помешаны на этой «Доставке». И понял, что дело только в том, что «Доставка» не имеет никакого отношения к их родителям. Они сами садятся в нее, сами едут, сами выходят и идут в школу и детсад, сами переодеваются. «Доставка» означает какой-то переломный момент в их жизни. «Доставка» означает, что они повзрослели настолько, что могут в принципе обходиться без родителей. Или по крайней мере они осознают: их родителям должно быть понятно, что с того момента, как в их жизнь ворвалась «Доставка», их дети стали другими людьми.