Изюм из булки - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Шендерович cтр.№ 32

«А пока, а пока

Будем кушать облака!»

Меж тем кончалась советская власть. Кончалась очевидно — покамест бескровно, но очень мучительно. Влажным пронзительным ноябрем 90-го меня подвозил по каким-то делам мой приятель Юра. Бывший инженер, он по первой горбачевской отмашке ушел в бизнес. Впереди у него было семь с половиной лет строгого режима, полученные от неподкупной российской Фемиды (у Юры не хватило денег ее купить); этот сюжет я расскажу чуть позже…

А осенью 1990-го Юра заехал за мной на «Вольво». За рулем «Вольво» сидел шофер. Мы толчками продвигались в пробке, мимо булочной, вдоль угрюмой зябкой очереди, ждавшей вечернего завоза хлеба. Люди внимательно и недобро смотрели в затененные стекла иномарки, ползшей вдоль них, — и я, чуть ли не в первый раз в жизни находившийся внутри, вдруг кожей почувствовал: вот они так постоят, постоят, а потом просто подойдут и перевернут «Вольво».

Призрак гражданской войны висел в воздухе той влажной осенью, и стоило ненадолго оказаться в теплой иномарочной утробе, чтобы почувствовать это по-настоящему…

В вышеописанное время — когда советская власть в стране еще была, а еда уже кончилась, — я со своим юмором поехал по совхозам. Вместе со мной, иллюстрируя известный постулат насчет горы и Магомета, тронулись в путь еще десять голодающих артистов: за пару-тройку концертов для тружеников села нам обещали по несколько десятков яиц, по три курицы и залейся молока.

Деньгами в ту осень можно было заинтересовать только нумизматов.

Среди фокусников, дрессировщиков и прочих мастеров искрометной шутки поехала по совхозам известная народная певица с двумя подручными баянистами. Ее патриотический номер завершал нашу целомудренную программу.

«Гляжу в озера синие…» — тянула певица, протягивая к народу белы рученьки ладошками вверх. Потом одну переворачивала ладошкой вниз и проводила ею направо, бесстыже любуясь воображаемыми просторами: «В полях ромашки рву…»

Отпев, она кланялась поясным поклоном, уходила за кулисы, снимала кокошник, вылезала из сарафана — и, отоварившись, мы ехали за следующими курицами.

Ехали в рафике, по классическому бездорожью — и певица, вся в коже, замше и драгметаллах, только что со своими кокошниками и баянистами вернувшаяся из Германии, в такт колдобинам повторяла:

— У, блядская страна!

Баянисты, покрякивая на ухабах, пили баночный «Хольстейн».

В следующем совхозе певица нацепляла кокошник, протягивала руки в воображаемые просторы — и все начиналось сначала:

— Зову тебя Россиею…

И через полчаса, на очередной рытвине:

— У, блядская страна!

Из-за совпадения ритмики это звучало как вариант куплета.

В перестроечные времена молодая журналистка приехала брать интервью у никому не известного скульптора. Чрезмерно известным, впрочем, был главный персонаж его творчества: скульптор всю жизнь лудил «лукичей». В кепке и без кепки. Указующих направление и слушающих «Аппассионату». Сидящих на скамеечке. Говорящих речь. Всю жизнь — одни «лукичи».

Страна шла к коммунизму, «лукичами» предстояло наглухо заставить одну шестую земной поверхности, и благосостояние скульптора росло, но душа его рвалась из-под спуда в горние выси. Поэтому, когда грянула и набрала высоту перестройка, он сам позвонил в газету.

Захотелось поделиться наболевшим.

Приехала юная журналистка, и партийный Роден начал свою исповедь. О том, как советская власть иссушила его талант; как вместо того чтобы реализовывать божий дар (а в юности художника хвалили и Коненков, и Кербель), приходилось делать вот это…

Мастерская скульптора была заставлена лысыми уродцами всевозможных видов. На дворе, однако, уже стояла перестройка, солнце демократизации подрастопило идеологические снега, ручьи гласности вовсю журчали по обновляемой стране…

— Над чем вы работаете сегодня? — спросила журналистка.

Скульптор застенчиво улыбнулся и сказал:

— Пойдемте, покажу.

Они прошли в другую часть мастерской, к окну. Скульптор отодвинул занавеску.

— Вот…

На фанерном постаменте стоял бюстик Ленина.

А вот как теперь объяснить поколению проколотых ноздрей, что такое «совок»? У меня, для пользы юношества, имеются два, по-моему, замечательных свидетельства.

Рассказ товарища по цеху. Начало девяностых, зима; пародист Александр Иванов прибывает в гостиницу, предположим, «Центральная» в городе N.

За неимением свободных рук входную дверь в гостиницу Сан Саныч лягает ногой. Дверь распахивается и со скрежетом застревает на неровно залитом цементном полу; Иванов, волоча в руках сумку и связку книг на продажу, а вешалку с костюмом для выступления прижимая к плечу чуть ли не ухом, направляется к стойке администратора.

И тогда швейцар, все это время сидевший на диванчике в нескольких метрах от входа, интересуется ему в спину:

— А дверь за тобой Пушкин закрывать будет?

Второй эпизод случился на гастролях в Минске, куда я приехал вместе с одним уездным театром. У театра в Минске была премьера, а я в том спектакле ставил пластические номера.

И вот сидим мы после премьеры в гостиничном номере, отмечаем, а в телевизоре, во главе группы дрессированных мулатов, скачет Майкл Джексон. И я, тыча пальцем в экран, дружелюбно говорю артистам: вот, смотрите, сволочи, что такое «синхронно»! Вот это, а не ваше — плюс-минус трамвайная остановка…

Пьяненькая заслуженная артистка Ч. поворачивается к телевизору, несколько секунд скептически смотрит на Джексона, затем хмыкает и говорит прокуренным голосом:

— Ха! Вы заплатите мне миллион долларов, я вам так станцую.

На пятой секунде того, что делал Джексон, она бы умерла. Она бы задохнулась, но перед этим у нее бы отвалились ноги и сошла с винта голова. Означенный миллион я мог бы истратить только на надгробие…

Но мысль о том, что во всем мире принят обратный порядок действий — сначала танцы, а потом назначение гонорара, — просто не приходила актрисе в голову.

Дети! Вы запомнили, что такое «совок»?

Весной 91-го я участвовал в рижском фестивале «Море смеха». Заключительный концерт проходил в Доме офицеров, в двух шагах от вокзала, что было мне очень кстати. Я договорился, чтобы выпустили на сцену пораньше, и, выступив, рванул на московский поезд.

И в спешке оставил в гримерной комнате свою куртку.

Курточка была кожаная, дорогая сердцу и подходящая телу.