Изюм из булки - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Шендерович cтр.№ 31

— Встаньте, пожалуйста, — попросил Хазанов. И тот встал!

— Вы постойте, — попросил Гена, —а я вам расскажу историю.

В одном немецком театре шел «Ричард Третий»:

— Коня! Полцарства за коня!

— А осел не подойдет? — громко поинтересовался вдруг какой-то остроумец из публики.

«Ричард» ненадолго вышел из образа и, рассмотрев человека в партере, согласился:

— Подойдет. Идите сюда…

Барнаульский зал грохнул смехом (как грохнул, полагаю, и тот немецкий), и Гена, схарчив гегемона живьем, продолжил программу…

Мы с ним путешествовали и дружили шесть лет. Потом наши профессиональные пути разошлись; потом разошлись пути человеческие… Но об этом я ни писать, ни вспоминать не хочу. А те шесть лет были для меня и огромной школой, и радостью.

Осень восемьдесят девятого, совхоз под Ленинградом. До выступления перед тружениками села нас решили познакомить с жизнью коров.

И вот — огромное, на полторы тыщи голов, коровье гетто, жуткая вонь, тоскливое мычание… Экскурсию ведет парторг совхоза, сыплет цифрами удоев… Наконец, наглядевшись на обтянутые кожей скелетины, я неосторожно интересуюсь: а как их кормят? И как вообще организовано это питание?

Тут парторг мне застенчиво так отвечает:

— Там есть корова-лидер.

— То есть? — не понял я.

— Ну-у… — Парторг помедлил, не зная, как еще объяснить, и наконец решился. — Она всех от кормушки отталкивает и жрет сама.

С тех пор я знаю, что такое лидер.

Много лет спустя один мой приятель увидел на сельпо объявление о грядущем совхозном собрании. Одним из пунктов повестки значилось: «Последствия сева».

Как о стихийном бедствии.

Кстати, о стихийном бедствии. Будучи младшим сержантом в Забайкальском военном округе, я стал свидетелем дивной картины: в совхозе, располагавшемся неподалеку от нашей воинской части, гулял народ. Трезвых не было. В опустошенном сельпо давно кончилась закуска; у калиток стояли ведра с самогоном. Родители, покачиваясь, ложились на землю рядом с детьми, бывшими в отрубе уже давно.

Природное любопытство заставило меня поинтересоваться причиной этих народных гуляний. Оказалось: наводнение. Местная речка очень кстати разлилась и затопила все посевы. Решением областной власти, совхозу по такому случаю был закрыт план и выплачены премиальные.

Это было через год после наступления коммунизма, осенью 1981-го.

А году эдак в восемьдесят восьмом, в составе делегации Союза театральных деятелей, я полетел в Иркутск — провести семинар по сценическому движению в местном театральном училище.

Ну, семинар семинаром, а есть-то надо! Зашел я в кафе-столовку на улице, что ли, Карла Маркса (а может, на проспекте Энгельса? — в общем что-то такое, сугубо иркутское), а еды нет. То есть вот тебе за рупь — раскляканные пельмени с рассыпающейся горчицей, два куска несвежего черного хлеба, кофейный напиток — и приятного аппетита! Из магазинов выпадали наружу очереди за тем же хлебом и молоком. Этот Иркутск и впрямь был на полпути к Северной Корее…

Пару дней живем эдак, а потом директор театрального училища интересуется: как мы в бытовом смысле, все ли нормально, как питание? Ничего, отвечаем, вот в кафе ходим… Директору даже поплохело: какое, говорит, кафе? Мы же вас прикрепили !.

Оказывается, все эти дни мы должны были питаться в обкоме, который к тому времени уже полвека стоял посреди города на месте взорванного храма. И мы пошли пообедать, напоследок, в обком.

Милиционер, пропуская, посмотрел недобро — фейс-контроль я бы у него не прошел никогда, но у меня был волшебный пропуск. Спустились в буфет, сели за стол. Накрахмаленная официантка подошла сразу, накрыто было мгновенно…

И случился у меня обкомовский обед из пяти блюд! Язык с хреном, помидоры с лучком и сметаной, рассольник с олениной, омуль с рассыпчатой картошечкой с укропом — и компот. Компота потом принесли второй стакан.

И что интересно — все это стоило тот же рупь.

Вернулся я в столицу нашей Родины — а тут как раз какой-то Пленум или уже партконференция, черт их душу знает… Короче, когда товарищ Лигачев, тряся седым чубом, вскричал с трибуны: «Мы не можем отдать наши завоевания!» — я вдруг сразу его понял.

А раньше, признаться, все недоумевал. Все думал: о чем это они?

А тут — как вспомнил обкомовские подвалы, набитые едой, посреди издыхающего города, так в один момент проникся партийной болью. Действительно, глуповато им было бы отдавать эти завоевания…

Да они, собственно, и не отдали.

Кстати. Как-то раз жена принесла в дом котенка, отбитого у юных пионеров. Юные пионеры пытались замуровать его в подвале нашего блочно-панельного дома. Котенок был бело-серенький, и некоторое время жил в нашем доме безымянно, пока не обнаружилось, что он не дурак приналечь на молоко и другие сельхозпродукты. Тогда за успехи в поедании всего, что плохо лежит, и тягу к здоровому образу жизни животное было названо Егором Кузьмичом (дело было в восемьдесят девятом году).

А дочке нашей в том году исполнилось три года. По интеллекту она стремительно приближалась к новому обитателю квартиры, а по физическому развитию несколько его опережала, что не всегда учитывала в процессе совместных игрищ. Котенок улепетывал от нашей девочки, но она настигала его, и тискала в порыве любви, и швырялась подушками…

Однажды жена строго выговорила юной Валентине, пригрозив, что если тиранство над Егором Кузьмичом не прекратится, мы его кому-нибудь отдадим. Дочь выслушала угрозу, насупившись.

Педагогическая мина рванула в самый неожиданный момент: через день наш ребенок, что называется, на ровном месте, вдруг зарыдал в голос на все метро. Испуганная жена, обнимая дитятко, не понимала, в чем дело, пока дочка не взмолилась на весь вагон:

— Мама-а! Я не буду больше бить Егора Кузьмича-а-а! Жена утверждает, что пассажиры посмотрели с уважением.

На досужий вопрос: «Кем ты будешь, когда вырастешь?» — после походов с мамой по магазинам в девяностом году, наша четырехлетняя дочь ответила вполне рационально:

— Многодетной матерью. Им продукты дают…

В эти же годы она, только приступившая к версификации, сочинила вполне жизнерадостное приложение к Продовольственной программе партии: