— А что в этом плохого?
— Ничего, дорогая. В этом его призвание. А полное погружение в работу означает только то, что ему некогда жить. Хотя по тому, сколько он делает, Билл уже трижды мог стать миллионером.
— Ему не нужны миллионы, и я не понимаю, что вы подразумеваете под словом жить? Разве его жизнь не лучшее, что может быть?
Он пригляделся к губам Жени. Сегодня они были лишены помады.
— Я говорю о том, что именуется «хорошей жизнью». Знаешь, — это вино, женщины, реактивные самолеты, — Эли улыбнулся.
— Это не то, к чему должен стремиться врач. Обязанность врача лечить…
Улыбка Эли внезапно угасла:
— Постой, — перебил он Жени. — Нечего меня упрекать. Долгие годы я занимался тем, что ты называешь «лечением». Время от времени даже делал открытия, которые кое-кому приносили пользу…
— Извините, — Жени потупила глаза. Злость ее испарилась, и она почувствовала себя глупо. Репутацию Эли создало не богатство и не его умение управлять гоночным автомобилем. Его уважали как ведущего в стране пластического хирурга — и не пресса и богатые, а его коллеги. Она вспоминала лекцию Эли в Бостоне, почтительные лица окружавших его студентов. Его собственное почитание. Эли Брандт был работоспособным творческим хирургом.
Он похлопал ее по руке:
— Все в порядке. Мне нравится твое настроение. Я совсем устал и позабыл, что ты еще и не начала обучение. Благородное призвание, идеалы Гиппократа. Ты права, Жени. Без этого чувства не стоит заниматься нашей профессией, — он улыбнулся. — Мир?
Все еще растерянная, она кивнула.
— Славно. Дело в том, что у нас с доктором Ортоном разные темпераменты. Я тоже предан работе, все это так, но она не означает для меня целиком всей жизни. Я, что ли, более страстный, чем Билл. Люблю деньги и то, что можно на них купить. Славу тоже. Меня тешит, что я известен за пределами профессионального круга. Может быть, в твоих глазах я кажусь поверхностным…
— Нет, нет.
— В любом случае врачи так же отличаются друг от друга, как и их пациенты. Пятнадцать человек могут болеть одной и той же болезнью, но в каждом из них она проявляется по-своему. В комнате, набитой пластическими хирургами, не найдешь двоих, кто вел одинаковую жизнь или обладал бы одними и теми же политическими убеждениями. Общее у них только то, что они наслаждаются тем, что делают. Или до известной степени когда-то наслаждались.
— Понимаю.
— Ну, хватит лекций. Как мясо?
— Пальчики оближешь. Эли… — Жени помолчала, вилка застыла в воздухе, потом вновь опустилась на тарелку. — Спасибо, что порекомендовали меня. Эта работа, точно сон.
— Я надеялся, что она такой и окажется. Представить не могу, чтобы кто-то лучше Билла смог ввести тебя в нашу профессию.
Эли Брандт был так многогранен.
— Не считая вас, — сказала Жени.
— Ты славная девушка, — глаза врача остановились на ее губах.
— Уже не девушка.
Хирург рассмеялся, оторвал глаза от губ, разглядывая все ее лицо.
— Ну хорошо, молодая женщина. Но достаточно молодая, чтобы годиться мне в дочери.
— Нет!
— Да, — мягко настаивал он. — Тебе известно, что у нас с Алисой нет детей. Но если бы они родились, то были бы как раз твоего возраста.
— А ваш брак… счастливый? — Жени от смущения опустила глаза.
— Не уверен, что знаю, какими бывают счастливые браки. Мы с Алисой привыкли друг к другу. Наш союз вряд ли основан на страсти. Не думаю, что когда-нибудь я был влюблен в Алису, но я ей предан. Долгие годы она мне помогала. Она во мне нуждается, и взамен я плачу ей верностью, — своеобразной, подумал он про себя. Но всегда, даже в периоды своих загулов, он оставался верен их браку. Жени же не та девушка, с которой можно поиграть и бросить. Слишком для этого необыкновенная.
Он попросил счет.
Жени думала, что пригласит его к себе, — когда он подвез ее к дому. Предложит коньяк или портвейн. Еще не поздно.
Но Эли не выключил мотор, только наклонился и поцеловал в щеку.
А Жени посмотрела на окна вверх. Везде горел свет. Она открыла дверцу машины и выскочила наружу. Что-то было ужасно не так.
Свет во всех комнатах, как будто в разгаре вечеринка. Но дом пуст. Жени рванулась вверх по лестнице к Сониной двери. Распахнула — на кровати никого. Постель аккуратно прибрана. Рядом изможденная Бетти:
— Ее нет, мисс Сареева.
— Где же она? Где?
— Нет, — отрывистое движение кисти пояснило значение сказанного. — Ушла. Угасла. Ее забрали. На скорую помощь. Но слишком поздно. Старались изо всех сил. Но она умерла по дороге в больницу.
Глаза Жени блуждали. То останавливались на аккуратно застеленной кровати, то вновь скользили к лицу Бетти. До нее все еще не доходил смысл слов.
— А Григорий?
— Уехал с ней. Его, наверное, скоро привезут. Бедняга.
— Бедняга, — эхом отозвалась Жени. Плечи вздрагивали. Грудь сдавила тяжесть одиночества.
20
Похороны с отпеванием в православной церкви Святого Николая Угодника были назначены только на пятницу. Организацией похорон занималась секретарь Бернарда и, поскольку она не знала, когда он возвращается в Америку, — церемонию отложили насколько было возможно.
К пятнице Бернард должен был вернуться. Жени и боялась, и хотела его приезда. После выходных ей нужно было уже ехать в Бостон — оставалось всего несколько дней до начала нового учебного семестра. Перед отъездом необходимо поговорить. Ее гражданство, положение, новости об отце, проблемы личной безопасности — на эти вопросы она надеялась получить ответы. По мере того, как август близился к концу, волнение Жени все усиливалось.
В четверг она в последний раз пошла на работу. Сразу же после обеда попрощалась с Джилл и поехала к детям Хиросимы в Маунт Зион, где должна была встретиться с доктором Ортоном.
С Джилл они тепло обнялись — сестра всеми силами старалась утешить ее после смерти Сони.
— Что ж, подружка, твоя работа стала мне уроком, — проговорила Джилл в своей обычной насмешливой манере. — Теперь ни за что не поверю, что у тебя вместо мозгов — на голове расфуфыренные перья. Удачи тебе, Жени, — она улыбнулась. — Следующим летом приходи к нам опять. А если лет через десять обзаведешься собственной практикой, я приду, чтобы тебя доучить. Конечно, если к тому времени Сам выйдет на покой, что очень маловероятно. Ведь боги в отставку не уходят. Договорились?
Жени снова обняла сестру и быстро вышла.
В больнице предстояли тоже прощания. Она обнимала каждого ребенка и едва удерживалась, чтобы не заплакать вместе с ними. Последним оказался Джордж. Они пожали друг другу руки, почти официально — юноша умел сдерживать свои чувства.