Лаборатория казалась покинутой. Жени рванулась в ту часть, где в клетках содержались животные — в ушах отдавалось лишь эхо собственных шагов. Она побежала. И эта дверь оказалась широко распахнутой — комната совершенно пуста.
От волнения Жени задохнулась. Животные. Клетки. Она бросилась в соседнюю лабораторию. Тоже пусто. Разграблено. Ни шкафов с папками, ни слайдов, ни микроскопов, ни химикатов, ни мензурок, ни шприцов: все куда-то исчезло.
Она повернулась и побежала вон из здания. На улицу, к телефону-автомату. Дрожащими руками извлекла из кошелька монету и позвонила доктору Дженсону домой.
Сдавленным голосом он сказал, что ни на какие вопросы по телефону ответить не может. Жени повесила трубку и махнула рукой, подзывая такси.
Профессор как раз выходил из дверей, когда она подъехала к его дому. Она окликнула его, но он лишь ускорил шаг. Она побежала; продолжая звать его по имени, поравнялась, схватила за рукав.
— Постойте! Мне нужно с вами поговорить!
Он отвел глаза, стараясь стряхнуть с рукава ее руку. Он выглядел больным. Бледное лицо пожелтело.
— Лаборатория! Вы знаете?
Дженсон горестно кивнул.
— Что случилось?
— Закрыт. Наш проект закрыт.
Жени едва его расслышала. Профессор как будто бормотал про себя и по-прежнему не смотрел на нее.
— Что это значит? В этом нет никакого смысла. Разве это могло произойти так внезапно?
— Мне не следует разговаривать с вами.
— Профессор Дженсон, — напомнила она ему. — Вы наняли меня для работы. Второе лето я провожу в вашей лаборатории. Попытайтесь объяснить, в чем тут дело.
Наконец он посмотрел на нее, хотя в его глазах сквозил страх.
— Извините. Понимаю, что по отношению к вам это несправедливо. И ко мне тоже, — горько добавил он. — Потеряна работа и все ее результаты. Скажу вам вкратце. Вы ведь знаете, что нас финансировало правительство?
Жени кивнула и пожала плечами.
— Наши предложения по летней работе касались неврологических исследований, которые мы рассчитывали провести. Они были приняты, а бюджет не только одобрен, но и увеличен в пять раз по сравнению с тем, что мы запрашивали. Но только при условии, что мы примем встречные предложения финансирующего агентства. Если бы мы отказались, мы бы не получили вообще ничего и выполнение проекта оказалось бы отложенным.
Мы — то есть я согласился. Это означало расширение сферы наших опытов, включение в них нервно-паралитического газа и изучение его влияния на животных. Вы понимаете?
Жени не ответила.
— Чтобы снабдить их материалами по использованию его на людях, — он произнес это хриплым громким шепотом и зашагал прочь от Жени.
Секунду она ошеломленная стояла, потом бросилась вслед.
— Оставьте меня, — отшатнулся профессор. — Я прослежу, чтобы вам выплатили весь остаток по контракту.
— Что я такого сделала? Почему вы взъелись на меня?
— Чистка, — он остановился, и его плечи опустились, как у старика. — Моя вина. Я не принял мер предосторожности. Не проверил, решил, что у вас есть гражданство, — и поднял глаза. — Простите меня.
Потом двинулся дальше, и Жени позволила ему уйти. Глядя вслед, как он шел по улице, до нее стало доходить, что она была частью проекта, цель которого — калечить людей. И ее прогнали, потому что американское правительство ей не доверяло.
Жени была в ужасе. Она была напугана.
17
Пел ждал ее у лифта и наклонился, чтобы обнять. Он сжал ее так сильно, что на мгновение она задохнулась.
Отпустив, он посмотрел в ее лицо и обеспокоенно спросил:
— С тобой все в порядке, Жени? Ты так бледна. Что-нибудь случилось?
Жени позволила взять себя под руку, чтобы Пел отвел ее в безопасность своей комнаты. В коридоре она нервно поглядывала на окна. Из-за штор за нею могли подсматривать.
В номере по ее просьбе Пел закрыл дверь на ключ и снова ее обнял — на этот раз нежнее, потеревшись губами о волосы:
— Ты не больна?
Чтобы успокоить его, Жени натянуто улыбнулась:
— Просто устала, — и напугана, но об этом она не хотела пока говорить.
— Что-нибудь выпьешь? Поешь? — его веки трепетали.
— Выпить — это то, что мне сейчас как раз нужно. Побольше, похолоднее и со спиртом, — чтобы заглушить страх, подумала она про себя.
Пел заказал им «Тома Коллинза» с веточкой мяты. Кондиционер работал слишком сильно, и кожа Жени покрылась пупырышками, но это ее освежало. В такой комнате можно спать, не просыпаясь, подумала она. По крайней мере я могла бы так спать до сегодняшнего дня.
Пел пододвинул стул поближе к дивану и сел напротив Жени, подавшись на краешке вперед, как будто готовился, если потребуется, сразу подхватить ее.
Жени сделала глоток, потом еще несколько и только тогда поставила бокал на стол.
— Я рада, что ты позвонил, Пел. Не могу сказать, как рада.
Он быстро заморгал глазами:
— Я так часто пытался дозвониться до тебя…
— Знаю. Прости меня.
— Я все время думал о тебе. Я… Чем тебе помочь?
Она хотела держаться за него, ощутить вокруг себя защиту его крепких рук, выложить свои страхи, чтобы он по-братски успокоил ее.
Но Лекс все еще стояла между ними, даже и в этой комнате. Лекс и долгие месяцы — почти год, — когда Жени удалилась от него, от всех Вандергриффов. Нужно это уладить, прежде чем она снова сможет обращаться к нему. Она нуждалась в его помощи, чувствовала, что он единственный человек, которому можно доверять, но прежде, чем обременять его своим доверием, нужно, чтобы Пел поверил в нее.
Они сидели напротив друг друга и неловко молчали, каждый надеялся, что заговорит другой. Чтобы разрядить атмосферу, Жени стала задавать вопросы: о родителях, о новой работе, подводя разговор к теме Лекс — предмету, о котором они должны были поговорить месяцы назад.
— Постой, — прервал ее Пел. — Я вижу, у тебя что-то серьезно не так.
Очередной вопрос, который она намеревалась задать, выпал из головы. Подбородок затрясся. Пел коснулся его и приподнял к себе лицо Жени.
— Пожалуйста, верь мне.
Сначала ее голос срывался, но потом все вырвалось наружу: пустая лаборатория, рассказ профессора, ощущение, что за ней следят, которое переросло в уверенность, постоянно откладываемый вопрос о ее гражданстве, страхи за отца и за себя и наконец, сомнения в Бернарде.
По мере того, как Жени говорила, беспокойство все сильнее отражалось на его лице, но ни разу ее не перебил. Когда она закончила, Пел минуту помолчал, а потом произнес: