— Ты выглядишь хорошо, — сказал он с улыбкой.
— Вы тоже, — Жени чувствовала себя скованной.
— Я пытался тебе звонить…
Она уткнулась глазами в стол, комкая в ладони салфетку.
— Ты ни разу не ответила на мои звонки. Почему?
— Я боялась, — с трудом ответила Жени.
Врач взял ее руку, лежащую на коленях, и вместе со своей опустил на стол.
— Из-за Лекс?
Жени кивнула.
— Потому что подумала, что мы можем ей поверить?
Ее наклон головы был едва заметен.
— Жени, смотри на меня.
Она подняла глаза, секунду изучала его лицо, потом улыбнулась.
— Вот так-то лучше, — он отпустил ее руку, когда официант ставил на стол напитки и раковины. Потом поднял за ножку свой бокал, коснулся ее бокала. Она не спускала с Эли глаз. Он поставил бокал на стол, но пальцами продолжал водить по кромке скатерти.
— Жени, — начал он снова. — Лекс пережила ужасную травму — душевную и физическую. Была близка к смерти.
— Да, — Жени ощущала во рту кисловато-острый привкус вермута. — Так вы не поверили в то, что она рассказывала… о нас?
Эли покачал головой.
— А ее родители? А Пел? — настаивала она.
— И они тоже, — врач нахмурился. — Они должны были тебе это ясно показать.
— Они пытались.
Пел несколько месяцев звонил и писал письма. Мег тоже. И даже Филлип оставлял для меня сообщения. Но Жени не обращала на них внимания.
— Я не хотела… не могла с ними видеться.
— Понимаю. Но им тоже было непросто. Особенно Мег. Наверное, они не знали, как еще приободрить тебя, и не хотели больше навязываться.
Она удивленно посмотрела на него.
— Подумай, как трудно извиняться за своего ребенка, — продолжал Эли, — даже если признаешься самому себе, что дочь сошла с ума. Родители Лекс жили в постоянном ужасе, что это непоправимо.
Жени слушала его, и ей становилось стыдно. О них она и не подумала. О людях, которых считала, что любит. Не подумала об их горе и боли, через которые им пришлось пройти. Размышляя только о том, что они могут сказать о ней. По сравнению с чувствительным Эли она казалась себе бессердечной.
— Сейчас ей лучше, — говорил Эли. — Думаю, с ней будет все в порядке, и со временем она полностью поправится. Хотя внутренние раны лечить придется дольше, чем внешние.
— Спасибо, — произнесла Жени, понимая, какой великий он врач, — заглядывающий сквозь телесную оболочку в души и мысли своих пациентов. У него было чему поучиться.
Эли Бранд попросил меню.
— Тебя устроит тушеная рыба? Или как насчет омара?
— Все равно, — вырвалось у Жени, будто с радостным потоком, и они оба рассмеялись: она застенчиво, он от всей души.
Эли заказал и себе, и ей.
— Расскажи о своих планах на будущий год.
— Я поступаю в медицинскую школу.
— В Гарварде?
— Надеюсь, — она рассказала о собеседованиях, особенно о последнем с доктором Фарнейл. Жени еще не знала результата.
— Не беспокойся. Я много лет знаю доктора Фарнейл. Я ведь был ее студентом. За ее монументальной, словно здание, внешностью кроется…
— Кошка? — подсказала Жени, вспомнив о зеленых глазах психиатра.
Эли рассмеялся:
— Не совсем. Она проницательна, подвижна, превосходный преподаватель, если принять ее манеру, и кроме всего, она справедлива.
— Но ее вопросы показались мне просто невероятными, — и Жени пересказала их Эли.
— Не беспокойся, — снова успокоил ее доктор Брандт. — Она врач с чувством юмора, но умеет его, когда надо, скрывать. Она испытывала тебя на стойкость. Готов поспорить, что это так. Женщина, поступающая в медицинскую школу, должна быть вдвое увереннее в себе, чем мужчина. Это несправедливо. И со временем, я думаю, все изменится, А пока женщина, особенно красивая, должна быть готовой столкнуться с недоверием, раздражительностью, отталкиванием. Доктор Фарнейл, наверное, смотрела, как ты можешь справиться со стрессом.
— Надеюсь.
Бумажные салфетки были повязаны вокруг их шей, и перед ними водрузили омара. За тяжким трудом его разделывания — извлечения белой плоти из панциря и обсасывания ножек — они оставили серьезные разговоры и ели с шумной сосредоточенностью. Когда с едой было покончено и руки вымыты в полоскательнице, Эли сказал:
— С тех пор, как я сегодня встретил тебя, Жени, мне кажется, я помолодел лет на двадцать: стал таким, каким был когда-то в медицинской школе.
— А я почувствовала себя старше и мудрее, — ответила она.
— Я вижу, — отозвался врач. — Но это прозвучало бы еще убедительнее, если бы ты сняла свой слюнявчик.
Жени расхохоталась, и Эли подумал, что это был самый чистый и радостный смех, какой ему приходилось слышать за много лет. Он посмотрел ей в лицо. Полные раскрытые губы, раздувшиеся ноздри, светящиеся глаза, взлетевшие вверх брови, будто она удивлялась заставшему ее врасплох смеху.
Под его изучающим взглядом смех замер, превратился то ли в вопросительную, то ли удовлетворительную улыбку.
— Кофе? — спросил хирург.
— Если можно, чай.
Эли заказал.
— Ты дашь мне знать, что у тебя получится с медицинской школой?
— Вам первому, — Жени вновь пришло в голову, что присутствие Эли здесь, его вечерняя лекция — были добрым знаком.
— Когда я увижусь с Вандергриффами, можно мне рассказать о нашей встрече?
— Пожалуйста, — глаза ее обратились к чашке с чаем, которую принес официант.
— Пела в последнее время я вижу не часто, — врач внимательно смотрел на Жени. — Слишком занят в Государственном департаменте.
Она не знала, что ответить.
— Я считал, что ты и он… — Эли не докончил фразу, позволяя ей завершить за него.
— Пел — замечательный парень, — убежденно ответила Жени. Но она отвергла все его попытки связаться с ней — что он мог подумать? К тому же был Дэнни, хотя никогда и не мог послужить заменой Пелу. А теперь, чувствовала она, было слишком поздно что-либо исправлять.
Из ее слов Эли ничего не понял. Он заключил, что Мег скрыла, что Пел и Жени когда-нибудь поженятся. Хороший брак. Такой, как у него самого. Миллионы Алисы поддержали его, позволили обзавестись практикой вскоре после получения диплома, позволили заниматься исследованиями. Алиса была женщина добрая и великодушная — а он забыл ей позвонить, хотя и обещал сделать это после лекции. Эли моргнул. Он чувствовал, что это нечестно — забыть позвонить, заболтавшись с хорошенькой девушкой. Нечестно, но это все же случилось.