Очень женская проза - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Беляева cтр.№ 37

Она быстро всунула туда листок, взяла несколько аккордов по лоснящейся клавиатуре. Машинка ответила торопливым речитативом, и цепочка букв на листе оказалась неровной, «р» западало, и вместо мягкого знака выходило мутное пятнышко. Новенькое электронное чудо на Мишином столе ехидно скалилось белыми клавишами.

– Надо же, – засветился Миша, входя. – Какие новости? Дело движется?

Она молча протянула ему листочек, вынутый из машинки. Миша рассмеялся, потом смеяться перестал.

– Кабинет надо закрывать, – сказала она хмуро. – И улики прятать. И шуточки у тебя, Миша, дурацкие.

Он молчал, глуповато улыбаясь.

– Ты мне одно скажи, где ты взял эту дикую фразу? При чем тут Сантьяго?

– Фильм такой был, не помнишь? Я сам его не помню, я не смотрел на экран, я на тебя смотрел…

Давным-давно (девятый класс или десятый) еще были косы и белый передник, коллективный поход в кино, долговязый Мишка сидел рядом и жарко дышал весь сеанс.

Ее руку, забытую на подлокотнике, накрыла влажная боязливая ладонь, и она сердито стряхнула ее. Все это стерлось, забылось, как название фильма, мелькание кадров на полотне экрана, косы, белый передник, коллективный поход в кино…

– К чему это все? – Она смотрела злобно и жалобно, покраснели глаза, намокли и спутались ресницы. – Ты же больно мне сделал, Мишенька, как больно…

Были потом тягостные выяснения, подношение цветов и ругань. Отдел развлекался даровым зрелищем, а следователь Григорьева сидела безвылазно в своем кабинете, сморкаясь в платочек и разговаривая сама с собой. Миша стал тягостно-настойчив, навязчив, караулил ее в коридорах, хватал за руки, молол чушь. Точно внезапно открылась в нем темная, нехорошая сторона, точно терять ему уже было нечего.

«Мент поганый, – шептала она тоскливо, – дрянь, гадина…» А Миша носил ей конфеты и долго, мучительно говорил, совсем как подследственные по делу о похищении стола из рабочей столовой. Он был косноязычен, бывший друг и отвергнутый влюбленный, все это было крайне неприятно и обидно, что сказка, в которой она была королевой, так быстро и обыденно кончилась, что у Миши семья, и все вокруг шепчутся, и он совсем не нужен ей, и надо его избегать, а к ней вечерами ходит Кирилл (или не ходит), и надо ждать его, ждать и ждать. И все это будет тянуться годами и ничем не кончится, и врал, бессовестно врал писатель про светлую грусть, все это пошло, нечисто, противно… Миша подал заявление на отпуск и уехал.

Мало-помалу она успокоилась. Коллеги нашли себе новые развлечения и перестали показывать на нее пальцами. Шли дни. Вернулся Миша и тихо существовал в своем кабинете, ни словом, ни взглядом не напоминая о происшедшем. Все становилось на свои места. И только однажды вечером позвонили в дверь – почтальон принес телеграмму. Она телеграмм не ждала, занервничала, и подпись вышла кривобокая. Бланк выскользнул из пальцев, закружился в сквозняке, за ним кинулся Темка и, получив по рукам, надулся, приготовившись плакать.

Она подняла листок. Ничего страшного, в Сантьяго идет дождь.

Тетя Рита мастер вызывать людей на откровенность. Без всякой корысти. При помощи тонко подобранных слов, вздохов, каких-то особенно сочувственных хмыканий и заинтересованных покашливаний на том берегу телефонного пространства вы в считанные минуты доверите ей самое сокровенное, чего другому не сказали бы.

Юля давно с ней не виделась, звонили друг другу редко, и сейчас, как обычно, она выпалила разом все новости. Тете Рите оставалось лишь резюмировать.

– Ну что ты, Юленька, все образуется. Ты же у нас молодая совсем, умница, красавица. Это мне, старухе, ждать больше нечего… Нет, милая, это уже не кокетство, это факт. Жизнь ведь уходит, остался маленький хвостик, а так до сих пор ничего и не произошло. По-хорошему завидую Тере и радуюсь за нее – при детях, при внуках. Она ведь старше меня, а как выглядит… Ты обратила внимание?

Не обратить внимания на тетю Теру нельзя. На снимках, приходящих в толстых, добротных, мягко шелестящих пакетах, тетя Тера восседает в окружении кудрявых детей и внуков, как седеющая Праматерь, глава и хранительница рода. Стася, Боря, Леня, Миша, Софочка – и обязательно рядом неизменная, как Фудзи на японской гравюре, благостная, мудрая, лучистая тетя Тера.

У Юли их много скопилось, этих снимков. И даже пакеты хранились зачем-то – дрянь в общем-то, шелуха, копеечная упаковка. Но вот поди ж ты – точно и эти конверты хранили самый дух их жизни, неведомой теперь, которую так хотелось удержать, приблизить.

Стася, Боря, Леня, Миша, Софочка. Друзья детства и юности, чьи имена так привычны были губам, чей смех и топот звучал недавно на верандах родительских домов, в аллеях городского парка. Сколько брошено, сколько оставлено! Пикники в загородных рощах, теннис в прохладных залах спортивного общества, подарки к Новому году и первомайские демонстрации, поцелуйчики в зарослях сирени, секреты, толстые умные книги, ходившие в полулегальных, пропахшие душным и терпким запахом еврейских библиотек. Слухи о погромах, ложь в пятой главе, первые свадьбы, детские колясочки… Древняя родина манила их и сманила-таки: не для себя, так хоть для детей, говорили дети тети Теры и уезжали, ускользали, таяли в небытии Стася, Боря, Леня, Миша, Софочка…

Давно перестало щемить сердце при виде чужих занавесок в окнах родных некогда домов, веселых, хлебосольных, где в суматошной толчее гостей и родственников хватало каждому любви, заботы, внимания. Давно уже жизнь шла по-другому, за плечами осталось короткое замужество, Димка подрастал, пошел в школу.

Юле было едва за тридцать. Молодая, здоровая, красивая женщина с хорошим вкусом, хорошим заработком, хорошей квартирой, где тщательно и любовно подобрана всякая мелочь, где мягкий ковер радует ноги, вид из окна радует глаз, а над кухонным столом свисает тяжелая лампа под шелковым абажуром – как у тети Теры.

Представился случай с оказией отправить в Иерусалим посылку. Заготовлены были гостинцы для всех тетиТериных отпрысков, и кто-то посоветовал записать и отправить видеописьмо – с видом родного города, улиц, развалин монастыря, проспектов, просторов… Идея понравилась, договорились о камере напрокат.

С утра пошел дождь, мелкий, гадостный, серым сукном занавесивший окна. У Димки на щеках выступили диатезные пятна, и жалко было смотреть на него. Олег все не ехал, хотя договорились же, что машина нужна точно ко времени. Она нервничала, сломала ноготь, а из зеркала вдруг мельком глянула на нее растрепанная испуганная девочка. Но всего на мгновение: тут же заострились и посерели черты, обозначились лиловатые впадины под глазами. Она ужасно выглядела.

Олег наконец приехал, был отчитан за опоздание, и они покатили по городу – мимо фонтанов, смешавших свои струи с дождем, мимо Дворца культуры, куда бегали со Стасей на танцульки, кафе-мороженого, где тайком от родителей поглощались несметные порции пломбира с малиновым сиропом, от которого ныли зубы, мимо парка, мимо родильного дома, больничного сквера, церкви, школы – мимо, мимо, мимо… Город наполнился воспоминаниями, красным мерцал хищный глаз камеры, и, должно быть, из-за дождя, вспоминалось все как-то грустно, нежно, прозрачно.