Любовники - читать онлайн книгу. Автор: Джудит Крэнц cтр.№ 26

По выходным она бродила по букинистическим магазинам, выискивая те книги, которые когда-то были у Ангуса, и постепенно заполняя ими полки. Ни картин, ни безделушек Виктория не покупала; она старалась, чтобы в комнатах не было ничего лишнего. Тут и там стояло несколько фаянсовых ваз с фруктами и орехами; подоконники украшали горшки с тщательно ухоженными цветами. Мрачную кухню перекрасили в белый цвет, оснастили новой мебелью, а пол выложили мексиканской плиткой. Вся посуда была из сине-белого фарфора или фаянса, искусно расписанная от руки. Виктория нашла вполне пригодные, хотя и слегка помятые медные кастрюли и сковородки и сделала из них первоклассный кухонный набор. Она научилась превосходно готовить простые, но вкусные блюда. На домотканом коврике стоял большой стол с разномастными деревенскими стульями; его ярко освещала оловянная люстра.

Иными словами, тут царил уют, о котором мог мечтать любой мужчина.

Когда Миллисент по делам бизнеса уезжала из Нью-Йорка и Ангус оставался один, у Виктории вошло в привычку приглашать его обедать. Это было вполне естественно. Она все равно готовит для себя, а где один, там и двое. Разве трудно поставить на стол лишнюю тарелку, открыть бутылку вина и провести вечер за разговорами о работе, о книгах, q политике, искусстве и куче других вещей, представляющих общий интерес для двух умных людей, работающих вместе?

Во время этих вечеров Виктория не позволяла себе ни малейшего намека на какие-нибудь личные чувства. Она никогда не бросала на него слишком долгих взглядов и сознательно не прибегала к избитым приемам женского кокетства. Да, она была женщиной, но совсем не такой, какова ее мать. Для Миллисент Колдуэлл не существовали сложные и старомодные приемы, которыми пользовалась ее дочь, ставшая внимательным слушателем и интересным собеседником. Человеком, для которого была важна духовная жизнь.

Во время этих долгих вечеров Виктория всегда садилась подальше от Ангуса; это способствовало беседе, но мешало установлению слишком тесной близости. Когда Ангусу пора было уходить, она находила себе какое-нибудь занятие в гостиной, чтобы приветливо помахать ему рукой издали. Она сохраняла дистанцию между ними даже во время обеда на кухне, передавала ему тарелку, держась по другую сторону стола, и никогда не наклонялась, чтобы наполнить его бокал. Его никогда не приглашали взглянуть на спальню Виктории (как часто делают жители Нью-Йорка, демонстрируя гостю свою квартиру), и постепенно Ангус понял, что этого так и не случится.

Перед приходом Ангуса Виктория переодевалась. Она снимала темные, строгие, старившие ее костюмы, которые носила в офисе с самого начала своей карьеры, и надевала уютные джинсы, майки и свитеры цвета абрикоса или чайной розы, придававшие теплый оттенок ее бледной коже. Она всегда носила лифчик, поддерживавший ее полную грудь, но не надевала трусиков. Это было очень важно: прикосновение грубой ткани к интимным местам постоянно напоминало Виктории о той роли, которую она должна играть. Она распускала волосы, доходившие до середины спины, и тщательно расчесывала их. Она выглядела удивительно молодой, беспечной и невинной.

Молодость у нее была, но беспечностью и невинностью (за исключением чисто физической) тут и не пахло. Виктория Фрост прекрасно знала, что через какое-то время она заставит Ангуса Колдуэлла сгорать от желания, но не станет поощрять его ни словом, ни жестом. Она не ударит для этого палец о палец, не даст ему понять, что жаждет его каждым сантиметром кожи, каждой клеточкой мозга. Инициатива должна исходить от него.

Постепенно Ангус Колдуэлл осознавал, что ему больше не хочется случайных связей со случайными женщинами. Ради чего вонзаться в незнакомое тело и прикасаться к незнакомой душе? Ради недолгого физического облегчения? Когда он начал думать о Виктории, все это показалось ему мелким и ненужным. Ангус то и дело вспоминал ее тихую квартиру, напоминавшую островок в бурном море, ее гордое спокойствие, приветливую улыбку, умение слушать и высказывать оригинальные мысли.

Теперь Ангус с нетерпением ждал каждого нового обеда с Викторией. Однако от его внимания не ускользнула одна закономерность: когда Миллисент возвращалась, ни Ангус, ни Виктория не говорили ей о своих встречах. Они не договаривались об этом. С первого посещения Ангусом квартиры Виктории оба без слов поняли, что Миллисент этого не одобрит. Она все сильнее ревновала мужа к десяткам женщин, с которыми он работал. В том числе и к собственной дочери, хотя Виктория не давала для этого ни малейшего повода.

Виктория не давала ему ни малейшего повода думать о ней с неудержимым и все возрастающим вожделением. Да, он сгорал от вожделения. Он день и ночь сгорал от вожделения к девушке, которая не хотела от него ничего, кроме нескольких спокойных вечеров, к девушке, которая даже не удосуживалась накраситься ради него, которая никогда не подходила к нему близко, никогда не говорила о себе ничего такого, что могло бы подхлестнуть его воображение, к девушке, которая считала его своим другом и никем более.

Когда Ангус видел Викторию на совещаниях в офисе, неизменно одетую в черное, гладко причесанную, строгую, знающую и такую уверенную в себе, что ей можно было дать лет тридцать пять, бедняга думал только о том, какой была Виктория, когда он обедал с ней наедине. А когда у Колдуэлла появлялась возможность вновь прийти в ее квартиру, он представлял себе Викторию обнаженной, раскинувшейся на кровати, сбросившей с себя эти проклятые джинсы и мешковатый свитер, обнаженной и ждущей его, готовой принять его, умоляющей… О боже! Нужно положить этому конец, думал Ангус Колдуэлл, облачаясь в смокинг для очередного приема.

«Интересно, что думает обо мне Виктория? — задался он вопросом, наклоняясь и рассматривая себя в зеркало. — И думает ли вообще? Может быть, она мечтает об одном из двух молодых людей, которых недавно переманила из агентства Грея? Недаром она столько времени просиживает с ними в офисе… Арчи Рурк и Байрон Бернхейм. Рурк принадлежит к типу мужчин, который нравится всем девушкам, — мрачно думал Ангус. — Неотразимый ирландец с типично ирландским подходом к женщинам, краснобай и острослов. Если бы этот талантливый ублюдок не занялся рекламой, он мог бы пойти в политику и выиграть выборы благодаря женским голосам… Ну погоди, Арчи Рурк, наглый, самоуверенный, честолюбивый Арчи Рурк с хорошо подвешенным языком, соблазнитель женщин!

Впрочем, Байрон Бирнсон Бернхейм-третий куда больше соответствует вкусу Виктории, — решил Ангус, с каждой минутой все сильнее выходя из себя. — Он родом из Сан-Франциско, из семьи рафинированных интеллектуалов. Его мать — известная меценатка, а отец — банкир, коллекция картин которого известна даже в Нью-Йорке. Он выше Арчи, худощавее, с рыжеватыми волосами, элегантный, без намека на мускулы, распирающие пиджак Арчи. У этого малого живое, умное лицо и такой вид, словно он не сомневается, что сможет победить в любой борьбе.

К черту их обоих! К черту всех остальных мужчин, с которыми работает Виктория! К черту незнакомых мужчин, с которыми ей приходится показываться в обществе, хотя она никогда не упоминает ни одного имени! И к черту «Метрополитен», где должен состояться очередной нудный прием! Он расположен всего в трех кварталах отсюда, от дома до него можно было бы легко дойти пешком, если бы Миллисент не вырядилась в темно-синее платье от Сакса, которое прикрывает ее худые обнаженные руки с обвисшей кожей двойным слоем шифона. Никакие физические упражнения не помогут ей одолеть силу земного притяжения. Платье, созданное с таким расчетом, чтобы на нем разместились ее бриллианты стоимостью в три миллиона. Миллисент со стильной прической и макияжем, сделанным визажистом, который специально прибыл два часа назад, не смеющая сделать двух шагов от их парадного до открытой двери лимузина из страха, что ее обворуют. Даже на Пятой авеню…»