— Повышение? Фейт, да это же чудесно!
Фрэнк, однако, услышав эту последнюю, наскоро состряпанную новость, выглядит совсем не таким счастливым. Вообще-то он отворачивается и выходит из зала.
Мама берет меня под руку. Ее как будто совсем не трогает внезапное исчезновение Фрэнка.
— Значит, теперь ты будешь получать больше, — говорит она.
— Да, — говорю я, проклиная себя.
— Поздравляю, Фейт, — говорит она. — Я так тобой горжусь. И где-то там, — она показывает на потолок, — твой папа доволен, глядя на тебя.
Нет. Он говорит: «Черт тебя побери, Фейт. Да расскажи же ты ей наконец правду».
— Мам, я, пожалуй, поднимусь в нашу комнату. Посмотрю, как там Фр… Эдам.
— Хорошо, дорогая. Иди.
92
Когда я поднимаюсь в нашу комнату, Фрэнк пакует чемодан.
— Что ты делаешь? — спрашиваю я.
— Я уезжаю.
— Уезжаешь?
— Да.
— Но предполагалось, что мы останемся здесь на ночь.
Фрэнк, не поднимая головы, продолжает паковаться.
— Прости.
— Но что я скажу маме?
— Я уверен, ты найдешь, что ей сказать, — говорит он.
Мне не нравится его тон.
— Что это все значит?
— Ну, возможно, не был решен один важный юридический вопрос.
Теперь до меня доходит.
— Так это потому, что я ничего не сказала маме? Молчание подтверждает, что это так.
— Прости, Фрэнк. Я не смогла. Просто не смогла. Сегодня день моей сестры, это не мой день.
Но, защищая себя, я понимаю, что только ухудшаю положение. Потому что я знаю, о чем он думает. О том, что же разрушило бы ее счастье: то, что я врала ей, или то, что мой бойфренд не дотягивает до того, вымышленного.
— Ничего страшного. Я понимаю. Но я не могу все время жить, стараясь походить на человека, которого ты создала в своем воображении, поэтому лучше будет, если мы закончим прежде, чем начать. Я не карьерный счастливчик, не самовлюбленный конъюнктурщик. Я всего лишь тридцатилетний аспирант.
Я колеблюсь. Я хочу сказать, что он не прав. Что мне все равно, кто он.
Но я ничего не говорю.
Меня останавливает не то, получит ли он одобрение моей матери, а то, насколько все это устраивает меня саму. Что, если он и в самом деле не сможет быть таким, как выдуманный мной человек? В моих фантазиях не было восстанавливающего свои силы алкоголика, главным интересом которого в жизни является исследование возможности существования альтернативных вселенных.
Я в растерянности молчу.
Фрэнк застегивает молнию на чемодане и смотрит на меня так, будто я его разочаровала.
— Мы с тобой разные, — говорит он. — Я не могу интересоваться тем, чем интересуешься ты. Тем, как надо выглядеть. Мне наплевать на то, как я выгляжу. Мне совершенно безразличны мода и косметика. А в прошлый раз я заметил, что тебя совершенно не увлекла тема межзвездного субатомного вещества.
— Но…
— И не говори мне всю эту чушь о том, что противоположности сходятся. Противоположности не сходятся. Противоположности распадаются и через пять лет разводятся, споря о том, кому что принадлежит. Вот что происходит с противоположностями, — он берет чемодан за ручку и, обогнув кровать, останавливается напротив меня. — Прости, Фейт. Я о твоей маме. По крайней мере, она будет думать, что Эдам существовал в действительности.
Мне хочется остановить его. Мне хочется привязать его к кровати, заставить подождать. Но в голове у меня сумбур.
— Итак, ты едешь обратно в Лидс? — спрашиваю я его.
— Да, вечерним поездом, — отвечает он. — Но завтра хочу поехать к своей маме, и остаться у нее на какое-то время. Мне сейчас лучше быть подальше от Лидса, мне там плохо.
— Едешь к маме?
— В Эдинбург.
— Но где она живет? Я имею в виду ее адрес?
— Я не дам тебе ее адрес. Фейт, все кончено. Мы отдали друг другу все долги, и все кончено, — его лицо непроницаемо.
— Но я…
Какой-то момент он медлит, надеясь что-то услышать. Он, по-видимому, ждет, что я закончу мысль. Я знаю, есть слова, которые могут его остановить, точнее, три слова, если уж говорить точнее, но не уверена, что не скажу очередную ложь.
— Я… — эти слова никак не говорятся.
Фрэнк вздыхает, как будто моя неспособность сказать то, что нужно, это последнее подтверждение правильности его решения. Я знаю, что предпочла, чтобы он остался. Знаю. Но не знаю почему.
И поскольку не знаю этого, я стою и наблюдаю, как Фрэнк со своим клетчатым чемоданом выходит из комнаты.
— До свиданья, Фейт, — говорит он, оборачиваясь ко мне у двери. — Когда-нибудь увидимся.
— Когда-нибудь, — говорю я без всякого выражения, еще не понимая, что произошло.
93
Сегодняшний день — это день Хоуп. И мамы. Не мой день. И у меня нет ни малейшего намерения превращать его в день мини-драмы Фейт и Фрэнка.
Но с каждой секундой без Фрэнка мне становится все хуже. Я знаю, что надо выдумать уважительную причину, объясняющую, почему Фрэнк вдруг решил собрать свои вещи и уехать, но я не могу. Хотя с этим у меня никогда не бывало сложностей. Внезапно моя способность выдумывать всякую чушь меня оставила.
И я знаю почему.
Из-за Фрэнка.
Я его люблю. Безумно. Когда он со мной, я счастлива. Я та, которая на самом деле, а не выдуманная для мамы. В этом все дело. Причина, по которой я все время врала маме не в том, что ей не понравилась бы правда, а в том, что правда не понравилась бы мне.
Фрэнк дал мне почувствовать, что быть самой собой это не только иметь работу или не иметь ее. Что то, где я работаю, не делает меня хуже или лучше, как и то, сколько я зарабатываю.
Я поняла, что любовь не связана с карьерой. Фрэнку тридцать лет. Он готовится получить степень доктора по альтернативным вселенным. Шансов найти хорошую работу у него меньше, чем у кого бы то ни было.
Но я все равно его люблю.
Он помог мне увидеть вещи в их настоящем свете. И даже сейчас, уйдя, он все прояснил.
Я сделала ошибку.
Но есть время, чтобы перехватить его. Я выбегаю из комнаты, несусь по коридору, вниз по лестнице на улицу, дальше на покрытый гравием подъездной путь.
Я ищу глазами его машину, но ее нет. — Фрэнк! — кричу я. — Фрэнк! И я возвращаюсь в отель.
Кругом люди. Пьяный смех. Старомодная музыка. Танцующие дядечки.