В ожидании Романа - читать онлайн книгу. Автор: Глафира Душа cтр.№ 40

Огонь любви твоей благословляю!

Я радостно упал в его костер.

Весь мрак души твоей благословляю!

Он надо мной свое крыло простер.

За все, за все тебя благословляю!

За скорбь, за боль, за ужас долгих дней,

За то, что влекся за тобою к Раю,

За то, что стыну у его дверей!

Нет, не мог Степан ударить Витьку!

Время шло. Но шло по-разному. Там, в Афгане, они подчас теряли счет дням, неделям, месяцам. Всегда все одинаково: пыльный ветер, жара, белое небо, тушенка, опасность, боль, кровь, тоска, страх. Ничего не менялось. Каждый день как последний. Каждый день – сплошная война. Непрерывная, опасная, подлая, без правил. Потому что какие могут быть правила на войне? Да еще в этой дикой стране?

Странно, но, вспоминая те горькие два года своей жизни, Степан осознавал: он был там по-своему счастлив. Звучит чудовищно, но он был вынужден признаться себе, что это так. Теперь только, по истечении семнадцати или скольких там лет, он вдруг понял: в той страшной, почти нечеловеческой обстановке были такие мощные жизнеутверждающие мотивы, что не признавать их силу и значимость явилось бы самообманом. Видимо, когда смерть близко, жизнь гораздо ярче, чем обычно, демонстрирует свои преимущества.

Вот, например, разве можно не брать во внимание молодость? Он же был молод тогда. А молодость сама по себе – счастье! Разве нет? Одни из самых лучших лет его молодой жизни прошли там. Он был горяч, энергичен, мечтателен и даже романтичен. Недолго, правда, но был. Что еще? Еще необъяснимая, глубоко скрытая, тайная радость. Радость, в которой невозможно признаться даже самому себе. Радость, передаваемая всего тремя короткими словами: не со мной! Да, жалко ребят: солдат, офицеров. Да, да, да! Ужасно! Несправедливо! Неправильно! Но не со мной! Ранение, плен, смерть: не со мной! Наверное, это говорил внутренний голос самосохранения. Наверное, чисто психологически это можно объяснить страхом смерти и жаждой жизни. Но тем не менее признаться себе в подобной тайной радости было одновременно и сладостно, и стыдно.

Находясь на службе, Степан всегда помнил, что у него есть Даша. Его длинноногая, стремительная, непосредственная Дашка. И не какая-то девушка, которая непонятно еще, дождется или нет, а самая настоящая жена. И так его грело это слово «жена», так он ласково перебирал это коротенькое словцо по слогам, по буковкам... Куда только ласка делась потом?

И еще... Вспоминал Степан суровые пейзажи Афгана и... скучал по ним. Природа ведь ни в чем не виновата. А она такая красивая там! Строгая, недоступная, иссушающе-жаркая, но неповторимая... Он иногда перебирал фотографии. Правда, надолго его не хватало. Ком в горле появлялся уже на пятом-шестом снимке. И больше десяти кадров Степан никогда не смотрел за один присест. Если только с Санькиной матерью. Еще и поэтому с таким трудом ему давались поездки в Саратов. Поэтому и возвращался оттуда чернее тучи. Поэтому и не мог прийти в себя потом чуть ли не неделю.

Так вот. Про Витьку. Про время. Время на войне идет по своим законам. В обычной жизни – по своим. И, по мирным правилам, по нормальным законам течения времени, срок родов Витькиной Люськи приближался неумолимо. Витька все высчитывал дни, когда Люське положено рожать. В том письме она ставила ориентировочную дату. Но ведь она – эта дата – наверняка уточнилась. А писем больше не было. Витька считал, что со дня на день должны будут случиться роды. Он призывал Степана на помощь:

–?Слышь, Филолог! Вот смотри: если она забеременела в мае, то девять месяцев – это как раз февраль. Правильно?

–?Вить, ну что ты меня мучаешь? Во-первых, я филолог, а не математик. А во-вторых, во всей этой женской кухне ничего не понимаю. Они там как-то неделями, по-моему, считают... Не знаю...

–?Ну, хорошо, хорошо. Давай посчитаем грубо. Если зачатие, как она считает, произошло в мае, то в феврале уж точно должна! Ну, пусть в начале марта. Так?

–?Наверное...

–?Вот и она писала в письме: конец февраля – начало марта.

–?Ну, что ты волнуешься? Сегодня какое число? – Степан заглянул в истрепанный карманный календарь. – Видишь, еще пара недель впереди.

–?Слушай, а что ж писем-то нет? С ума сойти можно!

–?Да не волнуйся ты так! Через пару недель, если почты не будет, попросим радиста. Будем до Москвы дозваниваться.

Письмо пришло дней через десять. В нем Люська описывала свое состояние. Писала, что чувствует себя хорошо, что малыш толкается в животе, ведет себя активно, что она очень скучает по Витьке, очень его ждет, очень любит. Очень-очень! И фотографию опять прислала. В смешном джинсовом комбинезоне, словно Карлсон. Лицо чуть опухшее, глаза грустные. Улыбка грустная тоже. Грустная улыбка и смешной живот. С этой фотографией Витька не расставался. Положил в левый карман гимнастерки. У самого сердца! Шутить перестал. Совсем. Степан не узнавал его. Пытался разговорить вечерами, но тот закрылся, ушел в себя. Как-то раз попросил, правда:

–?Степ, друг! Почитай про любовь, а?

Потом кончился февраль и наступила весна. Ни писем, ни телеграмм больше не было. Восьмого марта решили дозваниваться до Москвы. На родине выходной, поэтому линия должна быть более-менее свободной.

Витька волновался так, что минуты не мог усидеть на месте. Он ходил по радиорубке туда-сюда, вздыхал, матерился, молился, злился, и, глядя на него, Петро-радист нервничал. Тот был с Украины и кричал сквозь границы с неистребимым говорком:

–?Ну шо там? Гвоздика! Гвоздика! Я Зверобой! Ответь! Не слышат, чи шо? Гвоздика, ну, ответь уже! – И, обращаясь к Витьке: – Витек! Послухай сам! Одни помехи! – И он прикладывал рацию к Витькиному уху. Оттуда шел только треск, и никакого ответа.

К вечеру удалось поймать волну. Петро кричал телефонистке:

–?Девонька, милая! Мы с Афгана! Ждем вестей с роддома! Девонька, соедини! Шо? Шо? Не слыхать! Повтори!

И через плечо Виктору:

–?Сказала ждать у аппарата.

Когда через тысячи километров, через полпланеты почти, в трубке зазвучал тревожный голос Витькиной тещи, все ребята вышли из палатки, оставив друга одного.

Он говорил долго. А когда вышел, на него было страшно смотреть. Ничего не говоря, прошел мимо ребят, потом как-то странно качнулся и сел. Прямо на землю.

–?Ну, что там? Как? – осторожно спросил кто-то.

–?Вить, не молчи! – проговорил второй.

–?Родила? – поинтересовался третий.

Ребята наперебой задавали вопросы. Но вид Виктора внушал такое беспокойство, что у всех родилось сомнение, насколько радостные новости услышал их друг. Витька молчал. Смотрел куда-то вдаль мутными глазами, в которых плескалось горе...

–?Родила, – сказал тихо.

–?Ну?! – в один голос заорали ребята.

Никому почему-то не пришло в голову сказать в тот момент «поздравляю», хотя это было бы вполне логично.