Нагрузившись кофеином до состояния слезливости, мы возвращаемся к Ники домой, в ее роскошную гостиную, обставленную в марокканском стиле. Всю нерастраченную друг на друга нежность Ники с Дэном вложили в эту комнату, где прежде всего в глаза бросаются громадные горы всевозможных восточных подушек и пуфиков. Они даже занавески умудрились сделать из старинных арабских ковров, так что, сидя здесь, чувствуешь, будто тебя посадили в гигантский ковровый мешок.
Бросаем в гостиной сумочки и поднимаемся в викторианский кабинет Ники, где она тотчас же усаживается за компьютер, примостившийся на антикварном туалетном столике. Я опускаюсь на диван – тоже настоящий викторианский и мучительно неудобный, по-видимому, специально устроенный так, чтобы поддерживать светских дам в состоянии бодрствования.
– Так… Что тут у нас? – Ники включает компьютер, открывает наш файл и находит место, на котором мы остановились.
– Вот, страница пятнадцать! – с торжественным видом объявляет она.
Сколько мы ни работаем и как часто ни встречаемся, мы всегда торчим на пятнадцатой странице.
– И на чем же мы тогда остановились? – Я пытаюсь собрать весь свой энтузиазм.
– Джейн собралась открыть Эрону, почему она уезжает домой.
– Ах да, точно. Ну и на чем же порешили?
Ники листает записи, которые мы сделали, пока пили кофе.
– Ты знаешь, относительно этого мы, кажется, так ничего и не придумали.
– Но у нас были какие-то идеи?
Она снова шелестит листочками.
– Вообще-то я не вижу здесь ничего, что можно было бы назвать здоровой идеей.
– Ну и что! Это не страшно. Придумаем что-нибудь душераздирающее прямо сейчас.
В комнате воцаряется могильная тишина. Откуда-то издалека доносится собачий лай. Ники, сосредоточенно грызет заусенец.
И вдруг, как глас Божий с небес, сверху раздается песня Дайонна Уорвика «Walk On By». Ники словно ошпаренная вскакивает на ноги.
– Боже! Ну почему это нужно делать именно сейчас?! Вот ублюдок!
– Делать что? – спрашиваю я.
– Ты что, не слышишь? Он включил Дайонна Уорвика! – возмущенно верещит Ники и, распахнув дверь, что есть сил кричит наверх: – Ублюдок, я знаю, что ты там делаешь! Знаю!
– Боже, Ники, да что он такого делает? – удивляюсь я, явно не улавливая сути проблемы.
– Да он там делает зарядку! – орет она, вытаращив глаза. – Ты что, не понимаешь? Этот ублюдок сейчас еще прыгать начнет, как корова! – Она хватается красивыми наманикюренными пальчиками за голову. – Вот! У меня уже и голова заболела! Знаешь, как пульсирует? Прямо вот здесь. – Она потирает левый висок. – Нет, я так работать не могу! Я просто не могу так работать! Ты не обижайся, но мне срочно нужно куда-нибудь уйти отсюда.
Так мы отправляемся по магазинам.
Хождение по магазинам с Ники требует недюжинной выносливости, стойкости и терпения.
Когда мы сидим в кафе или у нее дома, я чувствую себя прекрасно и не испытываю никакого дискомфорта, но стоит нам только отправиться по магазинам – по настоящим магазинам за одеждой, – как тут же чудовищная пропасть между ее жизнью и моей обнаруживается со всей безжалостностью. Наше очаровательное панибратство и доверительность испаряются буквально на глазах, и я с катастрофической остротой начинаю ощущать, как меня понизили в статусе.
Прежде всего, нужно видеть Ники – высокая, невероятно стройная и длинноногая, с роскошным бюстом. Одним словом, настоящая модель. А рядом с ней я.
Одежду она покупает только в «Прада», «Лени», «Харви Николс» и в «Джо Малоун» – то есть в магазинах, куда мне с моим бюджетом и в голову не пришло бы сунуться. В своем убогом пальтишке, купленном в уцененке, я стараюсь сразу же прибиться поближе к примерочной, где жду Ники, пока она, гордо вышагивая по залу, набирает горы тряпья всех мыслимых и немыслимых расцветок и фасонов. Продавцы ее обожают. На меня же они смотрят, как на неухоженную комнатную собачонку.
Иногда Ники заставляет меня что-нибудь примерить. Такие моменты особенно болезненно врезаются в мою память. Вы только представьте, что чувствую я, стоя перед зеркалом в плохо сидящем платье, с небритыми ногами, в полурваных кедах, и особенно когда из соседней примерочной выплывает Ники в точно таком же платье (только размерчиком поменьше) и выглядит как настоящая модель.
Обычно в таких случаях я острее всего чувствую взгляды продавцов. Они отводят глаза, усмехаются и говорят неправду. Минуты кажутся мне годами, пока они отчаянно пытаются уговорить нас сделать покупку.
Пока Ники, вертясь перед зеркалом, строит недовольные гримаски, хмурится и надувает губки, я ретируюсь в свою кабинку и спешу поскорее забраться, как улитка в раковину, в свое старенькое пальтишко и коричневый берет. Потом я помогаю ей донести до машины пакеты с покупками, а по дороге домой терпеливо выслушиваю ее сетования насчет того, как трудно все-таки подобрать себе одежду, когда у тебя шестой размер, а точнее, даже пять и девять.
Если бы Ники застрелила меня из пистолета, это и то не было бы столь болезненно и мучительно.
Так мы обычно проводим время. Правда, скоро все изменится.
Спасибо мадам Дарио. В следующий раз, собираясь на встречу с Ники, я ни за что не надену коричневый берет и суконное пальто, купленное в уцененке. Я уже приобрела себе кое-что из одежды. Приобрела сама, без чьей бы то ни было помощи.
К этому шагу я готовилась заранее, пытаясь обдумать все «за» и «против». Обычно я не позволяю себе даже заглядывать в дорогие магазины – к чему это моральное истязание, если все равно нет денег? Иногда я использую другой способ – говорю себе, что я слишком толстая и куплю себе что-нибудь, когда похудею до шестого размера. Но с тех пор, как я стала ходить на работу в сарафане, Колин буквально захваливает меня, дразнит обольстительницей. А в субботу случилось вообще нечто из ряда вон выходящее.
На меня обратил внимание мужчина!
У меня был обеденный перерыв, и я буквально умирала от голода – хотела есть не просто сильно, а что называется, до трясучки. Сбегав в кулинарию, я принесла оттуда в театр рыбный салат в пластиковой баночке и шоколадный пудинг и, усевшись в красной бархатной ложе, принялась все это уминать. Вообще-то процесс принятия пищи должен происходить степенно, но то, что делала я, можно было смело назвать самым настоящим пожиранием. Мне кажется, я даже издавала какие-то урчащие звуки, склонившись над пластиковой баночкой – чтобы быстрее доносить вожделенную пищу до рта. Так женщина может есть только в полном одиночестве, сидя перед телевизором в пижаме, которую не снимала весь день. Разница заключалась лишь в том, что я была не одна – за мной наблюдали.
Этого мужчину я видела впервые. Темноволосый, почти жгучий брюнет с грустными карими глазами, он был одет в джинсы и линялый хлопчатобумажный свитер.