Элегантность - читать онлайн книгу. Автор: Кэтлин Тессаро cтр.№ 17

И она действительно прошла. До следующего раза.

В чуланчике в прихожей в доме моих родителей висит пальто – ярко-синего цвета, однобортное, зимнее, классического покроя и… без единого пятнышка. Оно висит там уже много лет, но никто никогда не обращает на него внимания. Висит новехонькое, потому что его никогда не носили.

Meха

Если женщины будут честны перед самими собой, они согласятся, что в мехах их прельщает не только тепло. В конце концов, – мех, как ни один другой из всех видов одежды, приходящих мне на, ум, это еще и символ, а из всех символов самым известием и признанным является норковая шуба. Она свидетельствует о достатке как мужчины, купившего ее, так и женщины, в нее облачающейся. Норковая шуба – это всегда показатель высокого социального статуса и неотъемлемый атрибут роскоши. Во многом отражает истину общеизвестное суждение, утверждающее, что норка, – это своего рода женский орден Почетного легиона.

Меха являются важными вехами в жизни женщины, поэтому приобретать их следует, лишь тщательно все обдумав, изучив и сравнив множество вариантов. Подойдите к выбору меха, со всей серьезностью – в конце концов, мужчины появляются нашей жизни и уходят, а вот, хороший мех – это уже судьба.

Есть одна известная история о знаменитой оперной диве, репетировавшей «Тоску» в «Метрополитен». По окончании репетиции она послала костюмершу в гримерку, чтобы та принесла ее одежду, и бедная женщина вернулась, неся в руках черное шерстяное пальто. Негодованию певицы не было предела. Гордо вскинув голову, она, бросив на костюмершу ледяной высокомерный взгляд, изрекла: «Милочка, ты же знаешь: я не ношу пальто из тряпки!»

Примадонны и норковые шубы имеют много общего. Чтобы сшить норковую шубу, нужно сначала убить. Такой красотой страшно обладать. То же самое и примадонны. Радует лишь то, что не нужно быть оперной дивой, чтобы носить норку.

Первая норковая шуба появилась у меня, когда мне было девятнадцать лет. Мне подарила ее мамина подруга, чья мать умерла незадолго до этого от болезни Альцгеймера. Она была хрупкой женщиной, и никто в семье не мог носить ее шубу. Или не хотел.

Длиннополая, тяжелая и блестящая, она отдавала запахом мускуса, если намокала под дождем. В общем, это была далеко не самая удобная одежда. И тем не менее эта шуба обладала какой-то властной мощью, грозными повелительными чарами. Люди реагировали на нее молниеносно, она вызывала у них самые разные эмоции – злость, оскорбленность, зависть, похоть. Иными словами, это была шуба почти библейской символики. От нее ничего нельзя было утаить, она обнажала человеческую сущность. Если вы ненавидели ее, она была к вашим услугам, если любили – вся в вашем распоряжении. Одна и та же вещь делала ее как отталкивающей, так и притягательной. Мне она подошла по размеру идеально, как перчатка.

Вся проблема с такой шубой состоит в том, что она может полностью поглотить вас саму, возобладать над вами, лишить вас индивидуальности. Так что если вы не знаете, кто вы такая, то очень даже легко можете стать норковой шубой.

В то время у меня был парень. В старших классах он промышлял угонами машин, а теперь учился вместе со мной в театральном двумя курсами старше. Ходил он неизменно в одной и той же джинсовой куртке, в которой не раз уходил от полицейской погони, – она даже сохранила на себе пятна крови. Потертая и видавшая виды, куртка была в некоторых местах заношена до дыр.

Оба светловолосые и зеленоглазые, мы смотрелись как брат и сестра. Оба мы не знали, кто мы такие и кем хотим стать, поэтому пошли в актеры. Вечерами мы торчали в ночной кафешке – он в своей затертой джинсовке и я в норке, – курили, пили пиво, ели яичницу и спорили о ямбическом пентаметре и о том, кто же все-таки такой Пинтер – гений или просто очковтиратель. Мы планировали стать великими актерами, прославленными и богатыми. Мы придумывали сюжеты про самих себя, наряжались в костюмы, разыгрывали сценки. Нашими любимыми персонажами были мы сами.

И мы всегда неизменно были в этой одежде – на мне норка, на нем драный джинсовый куртец. Эти вещи были на нас, когда мы встречались, расставались, и что бы мы ни делали – пьянствовали, трахались или устраивали возню на постели, мы никак не могли с ними разлучиться.

В конце года он играл Ромео в курсовой постановке с огромным черным фингалом в пол-лица. Глаз ему подбил какой-то мужик, подкативший ко мне в ночном клубе во время рождественских каникул. Было три часа ночи. Мы пили там уже с шести вечера. Тот мужик сказал что-то, чего я не расслышала, и уже через несколько мгновений мы оказались на морозе.

Они катались по черной слякоти прямо посреди дороги, оставляя бледные лужицы крови на темном гравии. Вокруг собралась толпа, которая криками подзуживала дерущихся, – а чего еще можно ожидать от людей, шляющихся по улицам в три часа ночи?

Я не любила оставаться на заднем плане, поэтому, укутавшись в свою норку, побрела к машине, утопая высокими каблуками в сугробах.

А дальше мы играли крупный план – моя норка и я. Я увидела своего друга, который бежал ко мне, прихрамывая. Нос его был разбит в кровь, как и костяшки пальцев, кожа на щеке рассечена – видимо, перстнем того парня.

– П…да! – заорал он через всю стоянку. – Грязная вонючая п…да!

Засим последовал диалог в стиле Мэмета. [4]

Джинсовый куртец. Я, сука-б…дь, защищаю твою е…ную честь, а ты, сука-б…дь, уходишь!

Норковая шуба. Садись в машину.

Джинсовый куртец. Да пошла ты!

Норковая шуба. Сука-б…дь, садись в машину!

Джинсовый куртец. Сука-б…дь, тебе что сказали?! Или ты, сука-б…дь, не слышала? Или ты такая деловая, что обязательно приспичило съе…ться?

Норковая шуба. Я не просила тебя драться с ним. Ведь не просила же?

Джинсовый куртец. Ни один мужик такого не потерпит.

Норковая шуба. Это касалось только меня.

Джинсовый куртец. Мать твою, да ни один мужик такого не потерпит! Понимаешь? Ты моя девушка, и если какой-то мудак говорит тебе что-то, считай, он говорит это мне. Понимаешь?

Норковая шуба. Да пошел ты!

Джинсовый куртец. Сама пошла!

(Пинтеровская пауза.)

Джинсовый куртец. Ты ушла.

Норковая шуба. Детка, я не могла смотреть на все это. (В глазах стоят слезы. Да и как же без них?! Ведь столько джина выпито, и на часах три.) Я просто не могла видеть, как тебе причиняют боль.

(Сгребает меня в охапку, и тут же переносимся на территорию Теннесси Уильямса.)

Джинсовый куртец. Ты должна верить в меня, Луи. Пожалуйста, верь в меня! (Окровавленная голова прильнула к норковым мехам.) Мне нужно, чтобы ты верила в меня! (Вполголоса.) Ты нужна мне, детка! Нужна!