Отказать Пигмалиону - читать онлайн книгу. Автор: Наталия Миронина cтр.№ 71

– Потом оглядитесь, а сначала присядьте к столу, будем пить чай с молоком. Эта женщина испекла земелах, но корицы пожалела. Что, учитывая ее место рождения, неудивительно. В Житомире жили всегда очень экономные люди.

– Перестань говорить неприличные глупости. Молодой человек подумает совсем плохо. – «Ида Рубинштейн» уже вовсю хозяйничала у красиво накрытого стола. Поставив перед Вадимом чашку с блюдцем, она подчеркнуто любезно пододвинула к нему вазочку с вишневым вареньем.

– Иле сладкое вредно, – мстительно сообщила она.

– Как, вероятно, и корица, – не остался в долгу муж.

Женщина еще раз оглядела стол и направилась к выходу.

– Сейчас будет чай, – торжественно произнесла она уже у дверей.

– Земелах вкусный. – Илья Исаакович взял в руки прочный квадратик, усыпанный корицей. – Это я так, чтобы успеть первым.

– Как вы поживаете? – улыбнулся Вадим.

– Рутинно.

– То есть?

– Каждому делу – своя минута. Каждой минуте – свое место в часе. Я приучил себя к порядку и очень боюсь теперь его нарушить.

– Почему же?

– Сначала расскажите, почему вы у меня в гостях?

Вадим замялся. Он совсем забыл об этой привычке старика называть вещи своими именами.

– Захотелось повидаться. Поговорить.

– Понятно. И большие проблемы?

– Что за дурацкие слова?! Ты спроси, сколько требуется! Если за вопрос можно заплатить, то это не вопрос, а всего лишь расходы. – Голос «Иды Рубинштейн» раздался где-то совсем близко, хотя из комнаты она точно выходила.

– Перестань слушать издалека, это неприлично! – Илья Исаакович нахмурился.

– Мне так удобнее, я здесь твои старые носки перебираю.

– Вадим, простите. Если хотите, пойдем куда-нибудь поговорить… А то советы сейчас полезут, как зубная паста из тюбика…

Вадиму уходить не хотелось. Дом Ильи Исааковича был уютным, ярким, гостеприимным. Глаз радовали дорогие вещи, а множество фотографий с автографами будили любопытство. И хозяева-старики вели себя по-доброму смешно.

– Нет, не беспокойтесь. У вас очень уютно и интересно. – Вадим обвел взглядом стены.

– Прошлое всегда интересно для посторонних. Мне уже не хочется на это все смотреть. Для сожалений нет сил, для умиления я слишком мудр. – Бару аппетитно размачивал печенье в чае.

– Моя первая воспитанница выступает в Большом, – произнес Вадим.

– Знаю. Не все сплетники еще померли.

– Это та, с глазами? – вступила опять жена, но уже откуда-то издалека.

– Нет, эта та, что с голосом. С глазами в Третьяковку ходят, «Трех богатырей» смотреть, – ответил Илья Исаакович.

– Умник, – донеслось в ответ, и раздались четкие решительные шаги.

– Ушла. Поняла, что будет не очень интересно. Рассказывайте, Вадим. – Илья Исаакович допил чай и приготовился слушать.

К своему удивлению, Вадим изложил свою историю, как излагают задачу, коротко, почти без эмоций, почти объективно. И вопрос, мучивший его все это время, он сформулировал четко:

– Что делать? Бросить все и всех и посвятить ей жизнь, делая из нее звезду? Расстаться, не мстить никому, не обижаясь ни на кого?

Бару слушал так, как слушают заключение врача о собственном здоровье, – не пропуская ни единого слова. Потом, помолчав, произнес:

– Вы рассказали мне мою жизнь. Кто бы мог подумать! Видите ли, эта женщина, которая сейчас перебирает мои старые носки, была тоже с голосом. Она и сейчас его имеет, но только не такой приятный, как раньше. Это из-за нее я оказался в парикмахерской. Если, конечно, подходить к вопросу с точки зрения «эффекта бабочки»: «Изменишь одно – изменится все!»

Илья Исаакович удобно устроился на стуле и продолжил:

– Когда-то я так высоко взлетел, что казался себе богом. Бессмертия, правда, мне не полагалось. И душу разумно было оставить внизу – душа мешала божественному времяпрепровождению. Но однажды я встретил эту женщину и забыл, что я – бог. Я был не так молод, как вы, но сил на безумство хватило. Я оставил семью, детей, Москонцерт и любимое Министерство культуры. Впоследствии мне все простили этот шаг, кроме Министерства. Я дал клятву, что моя любимая девушка, это создание, которое природа наделила удивительным даром, станет мировой звездой. Слово «мировая» я произносил почти шепотом, я сознавал, что Большой и Кировский театры – это даже больше, чем мир. Ну, вы меня понимаете. Я ее встретил в областной филармонии – так, пшик, самая маленькая концертная ставка, никакого репертуара, папа – богатый закройщик, который хотел, чтобы дочь вдевала ему нитки в иголки. А она хотела петь. И правильно хотела – голос был, какой голос! Окончила музыкальную школу, потом училище, потом пошла на сцену. Дома, сами понимаете, гранд-скандал с отлучением от портняжного стола. Она даже головы не повернула, ушла. Когда мы встретились, она весила сорок восемь килограмм и была выше меня на десять сантиметров. С тех пор она и пополнела, и, мне кажется, сильно подросла.

Илья Исаакович задумчиво посмотрел на вазочку с земелахом.

– Я потерял голову. Нет, не от голоса, от глаз, от лица. Вы не представляете, что за народ эти певицы? Громоздкие, толстые, капризные и все время едят. Диафрагма должна «лежать»! На чем, спрашивается, лежать? На сале? На сале лежит картошка, в крайнем случае яичница. А диафрагма должна просто быть, как должна быть талия. Рядом с этими тетками моя Дина была Улановой. Я сомлел и забыл про Москонцерт. Это было так странно – смотреть на мир и не видеть больше никого. Не слышать ничей голос, не интересоваться ничьей судьбой. Было удивительно, но я к этому привык – я любил эту женщину.

– И она стала известной певицей?

– Стала. Даже очень известной.

– Дина… Дина Гнедина! Мне лицо показалось знакомым, но я подумал, что она похожа на известный портрет…

– Вадим, вы придуряетесь! Неужели мы так постарели, что даже не похожи на наши пожелтевшие газетные портреты?

Вадим смутился. Они постарели и были похожи только на самих себя в старости, это была правда. Но признаваться в этом старику не хотелось.

– Вы постарели, но не настолько. А женская красота, сродни той, которой наделена ваша жена, она остается.

Илья Исаакович довольно улыбнулся:

– Мне приятно это слышать. Так вот, через год мы получили бумагу с «казенными буквами»…

– С чем?

– С казенными буквами. Вы не знаете, что это такое? Это официальная бумага, напечатанная на бланке. Машинкой или в типографии. В казенном учреждении… Написанная не от руки.

– Интересное выражение.

– Вадим, я отлично знаю четыре языка, а московский говор – мой родной. Я «акаю», и в письме моем обнаруживается потрясающая грамотность, «Войну и мир» я могу цитировать наизусть. Но с возрастом я все больше вспоминаю язык моих родителей. Так вот, мы поженились.