Нет имени тебе... - читать онлайн книгу. Автор: Елена Радецкая cтр.№ 29

Состояние взвинченное, на обратном пути, не усидев в пролетке, выскочила и пошла рядом, почти побежала, так что ветер гудел в ушах. То, что я испытывала, с натяжкой можно было назвать восторгом, но с примесью тревоги и тоски. Наверное, чтобы унять мой жар, требовался не просто ветер, а настоящая буря с ливнем и наводнением. Вот что было бы мне в помощь. Гром и молния!

Бедная Зинаида, вероятно, решила, что я тронулась умом. Забралась в пролетку. Лошадь пошла быстрее, но по мне все равно медленно. Нагнавший нас человек на бегу что-то крикнул извозчику, только мы с Зинаидой не расслышали что.

– Гостиный двор горит! – гаркнул наш извозчик и стеганул лошадь.

И тут я заметила, что все устремляются к центру. Мы, разумеется, тоже. Зинаида причитала: «Батюшки святы, что же это делается…» Чем-то должна была разрядиться моя неуемная тревога. Я призывала наводнение – случился пожар. Не знаю почему, но мне было весело.

От Марсова поля (Царицина луга) мы еле двигались в пробке среди экипажей и бегущего к Невскому народа. Летний сад представлял собой ужасную картину: дикая давка и неразбериха, крики и визг, публика стремится к выходу, кто-то падает, кого-то поднимают, под напором тел люди валятся с высоких травяных берегов в Лебяжью канавку, встают, пробираются по пояс в воде, карабкаются по откосам, чтобы выбраться. Разорванные платья, мятые шляпы и цилиндры, какую-то расфуфыренную грузную мамашу тащат под руки, у нее отказали ноги. Зинаида бледна, как мел. Знала бы она, где в настоящий момент находится ее родня. Я вглядываюсь, надеясь их увидеть, но напрасно.

Народ все прибывает, он валом катит прямо по мостовой, кого-то придавили, кого-то ушибли каретой. Ветер раскачивает на думской башне зловещую связку из трех черных шаров, указывающих, где пожар. В перспективе Садовой улицы все выше поднимаются и набухают клубы черного дыма. Теперь уже ясно, что горит не Гостиный, а Апраксин двор. На Садовую на всех парах несутся телеги, запряженные тройками и парами лошадей с пожарными в блестящих касках, похожих на древнеримские, с бочками, лестницами, с какими-то приспособлениями. Несутся с шумом, бьют в колокола, чтобы дорогу уступали. Навстречу бегут торговцы, увешанные тряпичным товаром с головы до ног, едут повозки с мебелью и коврами, пролетки, набитые тюками, даже кареты на крышах везут груды шуб и платья. Свободных извозчиков не достать. Тут мы и попрощались с нашим, чтобы уступить экипаж купцам. Не из человеколюбия, иначе нас бы просто выбросили оттуда.

Лавки в Гостином закрыты, в аркадах второго этажа толпятся люди, боятся, что у них тоже загорится, а понизу движется процессия с образами и молитвенным пением. Дым застилает солнце, нас окружает неестественный страшный сумрак, крупными хлопьями летит пепел. Последний день Помпеи! Говорят, что полыхают лесные склады на Фонтанке и поймали какого-то поджигателя, который брызгал горючим на заборы. Вроде бы загорелось сразу в нескольких местах, и огонь быстро пошел пожирать лавки, палатки, ларьки, прилавки под навесами, а на лесных складах разгулялся вволю. Улица перед Апрашкой завалена узлами, корзинами, бочками, из окон второго этажа, откуда вырывается пламя, продолжают выбрасывать вещи. Штуки ситцев и шелков разматываются в полете и полощутся, вьются, как фантастические стяги, а внизу собирают все это и волокут в покрывалах, в тележках, на носилках. Спускают на веревках мебель. Сверху летит огромный окованный железом сундук. Вопли: «Раздайся!» «Батюшки, раздавили-и-и!» «Уйди с дороги, пьяная рожа!» «Карау-у-л!» Страшно рыдает, вжавшись лицом в стену, какой-то мужик.

Прилегающие к Апрашке переулки перекрыты солдатами, ездят конные казаки, ахают зеваки, мечется среди толпы, заливаясь лаем, обезумевшая собака. Треск, вопли, плач, брань. Истерический крик: «Святые угодники! Петербург жгут!» «Со всех концов подожгли!» Где-то стреляет пушка. Пожарные с водой и насосами не могут въехать в узкие ущелья рыночных лабиринтов, на Садовой качают воду и пускают тонкие струи из пожарных кишок в разъяренное пламя, но это все равно что писать в пылающий костер в надежде его затушить. Огонь будет свирепствовать, пока не утолит голод, пока не выжрет все, что может, лоскутные и ветошные, меховые и табачные, мыльные и свечные ряды, он не успокоится.

Дьявольский карнавал!

Кое-как минуем Ассигнационный банк, я волочу Зинаиду за собой, она почти висит на мне, и продвигаемся мы очень медленно. Апрашка угрожающе гудит и дышит жаром, мостовая под ногами так разогрелась, что жарко подметкам.

Кто-то орет: «Литейную подожгли! Коломна горит!» И в ту же минуту раздается оглушительный взрыв, густой столб черного клубящегося дыма взвивается над дымным войлоком, накрывшим весь район. Зеваки-всезнайки толкуют, что огонь добрался до пороховых и оружейных магазинов. Зинаида моя оседает на землю, я с трудом успеваю ее подхватить и продолжаю тащить дальше и дальше от пожарища, усаживаю на какой-то ящик, обмахиваю своей шляпкой и снова волоку по направлению к дому, а потом она и сама начинает успешно передвигаться. Коломна не горит, мы бы увидели. Страшное дымное облако осталось за спиной, а крики слышны, и отчетливый запах гари ощутим. За Сенной уже народу не видно, все на пожаре.

Когда мы подходим к нашей улице, то обнаруживаем, что со стороны канала движется комическая парочка, похожая на опереточных нищих: старуха в коричневом порванном платье припадает на одну ногу, и растрепанная простоволосая девица с чумазым лицом колыхает кринолином, с которого свисают клоки когда-то розово-фиолетовых воланов. Зинаида сразу все поняла, Анелька завыла в голос, а меня разобрал смех, и я пыталась делать вид, что закашлялась. Зинаида голосила об отсутствии гордости, совести и еще чего-то, Серафима орала про монастырь, куда Зинаида хочет спровадить кузину. Но я перекричала всех, даже Анельку.

– Перестаньте, – воззвала я. – Кругом ужас, а мы живы и здоровы, и дом цел! Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке!

За руки никто не стал браться, но все разом замолкли, а мегера, как мне показалось, уставилась на меня с благодарностью. Однако через минуту Анелька, всхлипывая и показывая на клочья юбки, заревела с новой силой.

– Да пропади оно пропадом! – воскликнула я. – Не стоит это платье твоих слез, у тебя еще будет много платьев и хороший жених!

Умиротворила всех, как могла, но более всего меня радовало потепление в отношениях с Серафимой.

Все были настолько взбудоражены, что даже о послеобеденном отдыхе никто не вспомнил. Только о пожаре и говорили. Анелька рассказывала, какого страху они натерпелись в Летнем, как люди бежали, давили друг друга, кто-то лишался чувств, а негодяи срывали с дам жемчуга и бриллианты, а одной девице порвали ухо, выдернув из него сережку. Наши в обморок не падали, а Серафима даже проявила немалую смекалку: увидев разбой, она отстегнула замочек на Анелькином колье, и оно скользнуло за корсаж платья.

Егор и кухонные бабы приносили сведенья, собранные на улице. Пожар свирепствовал по-прежнему и как будто бы перекинулся на другую сторону Фонтанки, где были дровяные склады. И якобы, идут расправы над поджигателями, хватают всех, не разбираясь, правый или виноватый. А еще говорили, что вовсю разошлись мазурики и разбойники. Вместе с пожарными прут в самый огонь, чтоб поживиться купеческим добром. В грязи валяются разбитые бочки с кофе, головы сахара, люди набивают карманы миндалем и собирают горстями рассыпанный чай.