Шина приподняла брови. Их с Робом беседа была личной и никого не касалась.
Джина тем временем мягко и осторожно продолжала:
– Знаю, неприятно, когда кто-то пытается лезть тебе в душу, но есть кое-что, что ты должна знать. – Лицо Шины выразило любопытство. – Кэл держит в своих руках бразды правления, – шептала Джина уголком рта, и со стороны это могло показаться даже забавным, если бы шепот ее не был таким тревожным.
– Мне кажется, я не совсем вас понимаю, – ответила Шина.
– Это дом Кэла, – шептала ей Джина. – И все деньги тоже его. Твоя позиция в отношении Кэла может обернуться против Роба.
– Как именно? – спросила Шина, и Джина вздохнула:
– Энтони убьет меня, если узнает, что я сую нос куда не следует. Но с другой стороны, я говорю тебе правду, и, кроме того, Роб мой крестник.
Джина опасливо огляделась. Казалось, никто их не слышал. Она склонилась так, что губы ее оказались на расстоянии полудюйма от уха девушки, и заговорила таким шепотом, что Шине пришлось напрячься, чтобы расслышать его:
– Кэл ежемесячно платит Робу. Поэтому, если Роб женится на девушке, настроенной против Кэла, полагаю, он можеть перестать делать это.
– Вот как, – холодно проговорила Шина, подавив в себе мимолетное желание ответить какой-нибудь дерзостью.
– Ведь ты и Роб любите друг друга? – Лицо Джины не выражало ничего, кроме дружеского беспокойства.
– Да, конечно.
– Прекрасно, – кивнула Джина. – И конфронтировать с Кэлом у тебя особых причин нет, правильно?
– Я ничего не знала, – сказала Шина.
– Только не выдавай меня, ладно? – В голосе Джины слышалось сожаление.
– Хорошо, – пообещала ей Шина. Но поднять этот вопрос с Робом она была просто обязана, конечно же не называя имен.
Проводив гостей, Элейн, изящно зевнув и поцеловав ее в щеку, заявила:
– Я не жаворонок, так что увидимся завтра в течение дня. Спокойной ночи.
Они с Робом остались одни.
– Так, значит, речь шла не только о твоей привязанности к семье, когда ты беспокоился – подружимся мы с Кэлом или нет?
– Что?
– Я слышала, он может лишить тебя наследства? – пояснила она, и на лице ее невольно проскользнуло подобие усмешки. – О родителях, которые подробно изучают досье невесты сына, я слышала, но чтобы этим занимался еще и старший брат, это уже слишком.
Роб раздраженно помотал головой:
– Кто говорил с тобой? Моя мать?
– Это не важно. Ты сам должен был сказать мне, не мог предупредить меня раньше, прежде чем я наломаю дров и тебя заставят выбирать между мной и деньгами?
– Ради бога! – взорвался Роб.
Может, ей следовало начать этот разговор не столь жестко и категорично, но ей было больно. Она добавила чуть мягче:
– Я бы старалась изо всех сил, чтобы не подвести тебя, если бы знала, чем тебе все это может грозить. Можно было, не останавливаясь, пройти мимо него там, на террасе, вместо того чтобы вступать в очередной «задушевный» разговор. О, мне так жаль, но я не думаю, что он когда-нибудь одобрит мое присутствие в этом доме.
Роб выругался, непонятно в чей адрес – ее или того, кто посмел открыть ей глаза.
– Кэл даже способен запретить тебе являться в этот дом, я правильно понимаю? Ведь дом этот тоже принадлежит ему.
Роб налил себе виски и, проглотив его одним махом, ответил:
– Хорошо, согласен, я должен был все тебе рассказать. Да, это дом Кэла. Я ни разу не говорил тебе, что я его владелец. Кэл унаследовал все деньги семьи, которые оставил ему наш дед. Отец наш умер, когда мы были еще детьми, я был совсем еще юным студентом и пробовал жизнь на вкус, а Элейн растранжирила бы все за один месяц – попав к ней в руки, деньги имеют свойство куда-то утекать, подобно зажатой в кулаке горсти сухого песка. Поэтому деньгами распоряжается Кэл. Он хороший делец, знает толк в капиталовложениях, богат, но деньгами не болен. Они мало волнуют его. И жилье, видимо, тоже, если лачугу в горах он предпочитает дому Железного Короля. Я получаю пособие, – продолжал Роб. – Очень солидное пособие. – Он внимательно смотрел на Шину, намеренно долго и отчетливо выговаривая каждое слово. – У меня нет на него никаких юридических прав, поэтому Кэлу я очень благодарен. Но моя благодарность ему не нужна. Он и не ждет ее от меня. Я только хотел бы, чтобы вы стали друзьями. Просто ты – женщина, которую я люблю, а Кэл – человек, которого я уважаю больше, чем кого бы то ни было.
Сомнений в искренности его слов не было. Шина опустила глаза и тихо сказала:
– Прости.
Роб улыбнулся:
– Возможно, ты права, и мне следовало рассказать тебе раньше. Это помогло бы тебе наладить отношения с ним?
– Я идиотка.
– Тебе следовало бы знать, что в конечном счете эти деньги не играют такой уж важной роли. Даже без этого пособия я очень неплохо зарабатываю на жизнь.
– Конечно, ведь ты гений. В следующий раз, когда я встречу Кэла, обещаю вести себя как подобает.
Следующим утром Шина и Роб отправились в небольшую церковь на воскресное богослужение. В храме собралось довольно много народа. Она, от рождения не обладавшая музыкальным слухом, наслаждалась прекрасными голосами певчих церковного хора, горько сожалея о том, что сама не смеет присоединиться к ним. Она просто делала вид, что поет. Роб обладал очень приятным и легким баритоном и был рад тому, что Шина просто сидит рядом с ним.
Когда служба подошла к концу, Шина была представлена настоятелю прихода.
Потом они вернулись домой и позавтракали вместе с Элейн, все еще борясь с утренней зевотой. А затем пешком спустились к реке и пробыли там до вечера. В этот день Шина с Кэлом не сталкивалась.
Следующим утром, за завтраком, миссис Морган сообщила, что Кэла она не ждет, так как вчера, сразу после завтрака, он уехал. Работает, предположила она, а лучшего места, чем Брайн-Дэри, для этого не найти.
– Вы уже видели дом на горе?
Шина покачала головой, и миссис Морган укоризненно вздохнула:
– О, не может же мастер Роб отпустить вас прежде, чем вы побываете там. Если вы не побывали на Брайн-Дэри, значит, вы не побывали в Уэльсе!
Роб немного нахмурился, что-то обдумывая, затем спросил:
– Это твой последний выходной, милая. Что скажешь относительно маленькой прогулки к коттеджу?
– Я думала, Кэл не любит посетителей.
– А мы не надолго.
– Но ты ведь знаешь, альпинистка из меня никудышная. Высоту я переношу с трудом.
Шина сама не знала, отчего она перестала сопротивляться, пытаясь возражать, приводила какие-то контраргументы, но все они оказались вялыми и неубедительными.