Тысяча и одна ночь отделения скорой помощи - читать онлайн книгу. Автор: Батист Болье cтр.№ 23

18 часов,

Фроттис, палата 4

Фроттис вызвал месье Сторьен девяноста восьми лет, лежащий в палате между еще двумя стариками – один со стойким запором, другой со старческим слабоумием.

Дедушке хотелось поговорить, она колебалась: у нее не было ни времени, ни желания… Она мне пообещала составить компанию пациентке из седьмой палаты и не хотела опаздывать.

Она подкинула монетку. Выпала решка, и она опустилась на стул возле кровати старика.

Фроттис двадцать семь: кое-какие успехи, кое-какие неудачи, несколько приятелей, хорошие воспоминания, надежные друзья, выгодный вклад, монетка, чтобы гадать – орел или решка. Жизнь без сучка без задоринки.

Дедушка Сторьен стал рассказывать:

– Я говорил по-французски, по-немецки, по-польски и на идише. В конце Второй мировой войны я очутился в Польше.

Сердце Фроттис встрепенулось: о Польше она услышала не впервые. О Второй мировой войне тоже.

– Лингвисты на дороге не валяются. Чем я занимался? Меня наделили необходимыми полномочиями, и я путешествовал по деревням, разыскивая и идентифицируя погибших.

Фроттис побледнела и застыла, как статуя.

– Я возвращал мертвым имена. Выяснял, кто они и откуда, и передавал их родным. Это было очень важно, девочка, – вытащить их из грязи и забвения.

Время остановилось.

Моя коллега, потрясенная, слушала историю своей семьи: ее родные были погребены где-то там, в мерзлой польской земле.

19 часов,

внизу

День близился к концу. Месье Корэ восьмидесяти шести лет некоторое время сидел и ждал в коридоре. Я не знал, почему он там сидит. У меня заканчивалась смена, к тому же я торопился на шестой этаж. Я обрабатывал рану на лбу месье Мадлена и несколько раз проходил мимо месье Корэ, не обращая на него внимания. Ничего, подождет, пока я закончу зашивать скальп.

Но месье Корэ априори придерживался другого мнения. Он ухватил меня за халат и произнес дребезжащим голосом:

– Паренек, мне нужно поменять воду в оливках, скажи-ка…

Громко, как всегда говорят со стариками, даже если они не глухие, я произнес:

– ВЫ НАХОДИТЕСЬ В ОТДЕЛЕНИИ СКОРОЙ ПОМОЩИ. А ХОЗЯЙСТВЕННЫМИ ДЕЛАМИ ЗАЙМЕТЕСЬ ПОЗЖЕ!

– Не нужно кричать, я не глухой! И я вовсе не о хозяйстве толкую. – Тут он сердито показал пальцем на свой таз. – Я вам намекаю, что очень хочу писать!

Ах, вот это что за оливки…

Я позвонил Фроттис и поведал о своем разговоре с хозяйственным старичком. Она пересказала его пациентке из седьмой палаты. В трубке было слышно, как они хохочут.

– Ты там хорошо о ней заботишься?

– Все под контролем.

В этом вся Фроттис с ее любимым выражением: что бы ни случилось, у нее все под контролем.

– Она как раз слушала историю о том, как на днях ты приглянулся той бабульке.

– Смотри, не переборщи с подробностями! А не то она узнает, откуда взялось твое прозвище…

– Не понимаю, о чем ты. И вообще, ты сам просил ее рассмешить. Мне, например, эта история про бабульку очень нравится, каждый раз смеюсь, когда ее слышу.

В тот день мы вернулись после очень тяжелого вызова. Тут-то и приключилась эта история с влюбленной бабушкой. Настроение у меня было хуже некуда, и Фроттис, решив меня развлечь, подхватила меня под локоть и сообщила:

– Пойдем-ка, у меня тут очень милая пациентка. Она поет.

Мадам Косму, восемьдесят девять лет, старческое слабоумие, запела “Марсельезу”, едва мы вошли.

Палата быстро превратилась в дурдом: мы со старушкой взялись за руки, и я запел вместе с ней, Фроттис подхватила. Тут вдруг мадам Косму затянула “Ах, выпьем белого вина”, застав нас врасплох. Слов я не знал.

Мы подпевали невпопад. Путаница, общее веселье… В конце концов мадам Косму замолчала, воззрилась на меня, приблизила свое лицо к моему и воскликнула:

– О! Какой он красавчик! Господи, какой красавчик!

После трудного вызова на душе было тяжело, и восхищение бабули восьмидесяти девяти лет меня порадовало… Нет в жизни маленьких удовольствий (как говорил маркиз де Сад).

– У него зеленые глаза! Знаете, у него прекрасные зеленые глаза…

Внезапно, глядя на моих коллег и на меня, счастливого обладателя прекрасных зеленых глаз, она заявила:

– Вот только хвостишко у него маловат!

Раздался оглушительный хохот. А мадам Косму принялась в подробностях описывать анатомические особенности моих репродуктивных органов…

Когда я был практикантом, я принимал в отделении гериатрии великую труженицу – очаровательную толстушку, носившую милое имя мадам Фламель.

Мне тогда было двадцать четыре года, и о том, что такое старость, я имел лишь смутное представление. Однажды, погруженный в изучение историй болезни, я услышал, как хлопнули створки двери. Привезли мадам Фламель, которая лежала на носилках. Строго горизонтально, на нижнем этаже мироздания. Она провела в таком положении двадцать восемь часов, прежде чем ее обнаружили.

Мы с мадам Фламель сразу сблизились. Я стал о ней заботиться. А она вся до последней морщинки буквально исходила нежностью ко всему персоналу, словно спелый инжир под южным солнцем. Дети приносили ей клубнику и конфеты, она все раздавала нам.

Уже на следующий день после прибытия в больницу она настояла на том, чтобы ей разрешили сидеть и передвигаться в кресле.

Когда мы переносили ее пухлое тельце в кресло, она нам помогала: крепко цеплялась за наши руки, отталкивалась, когда мы тащили, и кряхтела от натуги вместе с нами.

Ну еще! Ну еще! У нас получилось. Общими усилиями.

Так она перебралась на второй этаж мироздания – в кресло.

Неделю спустя ей это надоело: кресло – кровать, кровать – кресло, ей захотелось большего. Она жаждала принять вертикальное положение, упереться стопами в землю, уловить правильное направление и придерживаться его.

Ну еще! Ну еще!

Ей удалось. С трудом, но удалось. Она стояла прямо, и это был следующий этаж мироздания. Она сделала шаг. На следующий день – еще шаг. Не прошло и недели, как она сама ходила и без посторонней помощи поднималась и спускалась по лестнице.

Потом однажды она пришла ко мне и сказала:

– Не могли бы вы помочь мне вытащить чемодан? У меня там свитер.

Она прогулялась около больницы. По-нашему, у входа, хотя для нее это был выход. Она взошла на Капитолийский холм благодаря одной лишь силе воли. Я посмотрел на нее и сказал, что таких, как она, не встречал.

Несколько дней спустя я сбросил мадам Фламель с Тарпейской скалы [18] .