У меня не так уж много провалов в памяти, но весь конец того ужасного дня бесследно исчез в одном из них. Я не помню и ночи, которая за ним последовала, но помнится, на следующее утро — того самого дня, когда должно было состояться слушание дела, — меня охватила какая-то странная бесшабашность. Я как бы поднялся над всеми заботами и, причесываясь перед зеркалом, бормотал себе под нос: «Держись, Флэши, мой мальчик, они все-таки тебя еще не прижали. Вспомни темницу Гюль-Шаха, вспомни острие Руди у самой твоей глотки в подвале Йотунберга, вспомни, как головорезы-гази гнались за тобой по дороге на Джагдулук; вспомни невольничий фургон на Миссисипи, вспомни де Готе, буравящего тебя бусинками глаз. И что же, ты все-таки здесь, не так ли? Твоя задница уже зажила настолько, что ты снова сможешь сбежать, если это будет нужно, — так ощетинься мужеством загнанной в угол крысы, держись молодцом и пошли они все к дьяволу! Блефуй, мой мальчик — блефуй, изворачивайся и лги ради сохранности собственной шеи и сохранения чести старой Англии».
С такими-то мыслями в голове и похолодевшими внутренностями я был под эскортом препровожден в зал суда.
XIV
Слушание проходило в большой белой комнате, стены которой были обшиты дубовыми панелями, напоминающими лекционный зал, с ярусами полукруглых скамеек для зрителей с одной стороны, небольшим возвышением с кафедрой для судьи и двух его помощников на другой, а между ними, сразу под возвышением, стояли три огромных стола. У одного из них сидели Клизероу и Данн, на скамье за ними — я сам и, к моему глубокому удивлению, две самые прекрасные смуглые девушки, каких только можно себе представить, все в блеске роскошных нью-орлеанских туалетов, под присмотром пожилой матроны. Они шушукались и пересмеивались под прикрытием широких полей своих шляпок, а когда я занял свое место, то красотки еще более оживились и начали пересмеиваться и перешептываться с удвоенной энергией до тех пор, пока их пожилая нянька не шикнула на них. Мой эскорт покинул меня и разместился на передней скамье для зрителей, во главе с капитаном Бэйли, в полном парадном мундире. Он кивнул мне, по-заговорщицки улыбаясь, и я ответил ему вымученной улыбкой.
За центральным столом сидело несколько клерков, но дальний стол оставался пустым до самого начала процесса. К этому времени места для зрителей были переполнены народом — почти одними мужчинами, которые болтали, нюхали табак, громко сморкались и перекликались друг с другом. Я ощущал на себе взгляды многочисленных глаз, хотя гораздо больше смотрели на двух смуглянок, которые все охорашивались и призывно улыбались, поигрывая перчатками и зонтиками. Я так и не смог понять, кто они такие и какого черта делают здесь.
Наконец, двери за дальним столом распахнулись, в зал вкатился Андерсон и вошел Джон Черити Спринг, что вызвало новый взрыв болтовни и комментариев. Спринг уселся за стол, а Андерсон занял место рядом с ним. Когда я в последний раз видел капитана, он валялся на палубе с пулей, которую Луни всадил ему в спину; сейчас он был немного бледен, но его бородка и наглухо застегнутый сюртук были, как всегда, в полном порядке. Когда его пронзительные бесцветные глаза посмотрели прямо на меня, я заметил, как его губы скривились, а шрам на лбу потемнел. Капитан пристально смотрел на меня почти целую минуту, при этом его руки, лежащие на столе, то и дело сжимались в кулаки. Затем Андерсон что-то прошептал ему на ухо, и он откинулся на спинку стула, медленно осматривая зал суда. Должен сказать, Спринг совсем не был похож на заключенного; если кто и был похож на виновного, так это я — не нужно было и трех попыток, чтобы догадаться об этом.
Затем вошел судья, и все встали. Это был маленький человечек с остреньким личиком, который слегка улыбнулся Клизероу и Андерсону, коротко окинул подозрительным взглядом остальных и посоветовал мальчишке-негритенку, стоящему за его креслом, не забывать о своих обязанностях и мигом принести ему лимонада. Все смолкло, асессоры уселись по обеим сторонам судьи, и клерк объявил о начале слушания дела барка «Бэллиол Колледж», предположительно, зарегистрированного в Мексике и являющегося собственностью гражданина этой страны. Капитан судна — Джон Черити Спринг, британский подданный. Означенный барк был захвачен бригом военно-морского флота Соединенных Штатов «Корморан» в точке с координатами 22 градуса 30 минут северной широты и 85 градусов западной долготы или что-то в том же духе и в такой-то день. При этом на борту барка были обнаружены рабы и оборудование, предназначенное для перевозки рабов, что противоречит закону Соединенных Штатов…
Андерсон тут же вскочил на ноги.
— Позвольте мне обратить внимание суда на то, что «Бэллиол Колледж» не являлся и не является американским судном, а его капитан не является гражданином Соединенных Штатов.
— Тем не менее, — заметил Клизероу, также поднимаясь, — возможно, суд примет во внимание, что вопрос о национальной принадлежности собственника является спорным и напоминает случай с судном «Бабочка», осужденном при подобных же обстоятельствах. [XLII*] Далее, как установлено, «Бэллиол Колледж» перевозил рабов, предназначенных для дальнейшей транспортировки в Соединенные Штаты, что является явным нарушением американских законов. Кроме того, в ответ на вполне законное требование корабля Соединенных Штатов остановиться для досмотра «Бэллиол Колледж» открыл огонь, что в соответствии с американскими законами является актом пиратства.
— Если все это будет доказано, сэр, — проговорил Андерсон, широко улыбаясь.
— Это будет твердо доказано, — нахмурился Клизероу.
— Продолжайте, — махнул рукой судья.
Клерк прочитал, что «Бэллиол Колледж» оказал сопротивление при задержании, что на нем была предпринята попытка избавиться от рабов, сбросив их за борт, а посему истец, Абрахам Фэйрбразер, представитель флота Соединенных Штатов (меня удивило, что иск был подан от его имени), требует осуждения и конфискации «Бэллиол Колледжа» как судна работорговцев.
После этого Клизероу, Андерсон и судья начали долгий спор о процедурных тонкостях, который тянулся почти всю первую половину дня. Это заставило зрителей заскучать, они зевали, вертелись на своих местах и сновали туда-сюда по залу до тех пор, пока, наконец, порядок слушания не был установлен. Деталей передать не могу, но в результате дело приняло весьма живой характер — скорее диспут, чем суд.
Но все же это было судебное заседание, целью которого было вынести соответствующее решение, — странную процедуру придумали эти американцы. [XLIII*]
Например, когда слушания все-таки начались, к судье обратился Андерсон, а не Клизероу. Я понятия не имел, что в таких делах скорее защитник обязан доказывать непричастность клиента, нежели обвинитель его вину. При этом, клянусь жизнью, я не видел даже соломинки, за которую Спринг мог рассчитывать ухватиться, но Андерсон невозмутимо гнул свою линию.
— Обвинения истца, подобные рассматриваемому, — заметил он, — основаны, во-первых, на надежде доказать, что «Бэллиол Колледж» полностью или частично является американской собственностью. Во-вторых, на том, что рабы перевозились на нем в Америку, в нарушение американских законов и, в-третьих, что судно со столь противозаконным грузом на борту сопротивлялось при попытке ареста его боевым кораблем Соединенных Штатов, а таковое сопротивление приравнивается к пиратству. Если я не ошибаюсь, в обвинениях истца все построено на предположениях, — все так же улыбаясь, продолжал Андерсон, — если «Бэллиол Колледж» не перевозил рабов для переправки в Соединенные Штаты, нарушая американский закон, то становится несущественным, является ли судно собственностью граждан США или нет. И, наконец, если судно вообще не перевозило рабов, то его арест является незаконным, а сопротивление, которое было оказано, не может ставиться в вину капитану и команде. Истцу предстоит доказать, что «Бэллиол Колледж» действительно являлся невольничьим судном, незаконно перевозившим рабов. — Он просто весь расплылся в улыбке, оглядывая зал суда. — Можем ли мы обсудить эту точку зрения?