Все это произошло в считанные минуты. Я, шатаясь, поднялся на ноги и огляделся вокруг. Между грот- и бизань-мачтами лежал клубок перепутанных обрывков снастей и деревянных обломков. Посмотрев вверх, я увидел, что наша грот-стеньга упала за борт, и на мгновение мне показалось, что судно беспомощно переваливается на волнах. Послышался визг, хриплые ругательства, груда обломков зашевелилась и из-под нее выбрался Салливан с топором в руке и с ним еще с дюжину матросов, которые пытались расчистить завал. За ними у штурвала стоял Спринг, в шляпе, по обыкновению надвинутой до самых глаз, но его приказы не были слышны в грохоте пушек левого борта.
Я смутно помню, что случилось в следующие пять минут; кажется, в нас снова попали, и на палубе ничего невозможно было разглядеть в облаке едкого порохового дыма. Я, трепеща от страха, корчился за обломками, пока аварийная партия не начала сбрасывать их за борт и мне пришлось выбраться из моего укрытия. Наши пушки прекратили огонь, и внезапно я понял, что янки также не стреляют, так что, наконец, отважился оглядеться по сторонам.
Кое-где в этом аду удалось восстановить некое подобие порядка. Орудийные расчеты выстроились у своих пушек, Салливан стоял у бизань-мачты, выкрикивая команды марсовым, а Спринг — у штурвала. Шлюп янки находился у нас по корме, его передние паруса были истрепаны в клочья, а сам корабль был перепахан ядрами. Однако, учитывая наше жалкое состояние, даже мне было понятно, что янки скоро оправятся и тогда просто разнесут нас на куски или возьмут на абордаж. Они обнаружат на борту рабов, и тогда нам грозит тюрьма, а может быть — и петля. Я уже чувствовал ее прикосновение к своей глотке.
А затем я услышал голос Спринга, звенящий от злости:
— Делайте то, что, ч-рт возьми, вам сказано, мистер! Ну-ка выведите этих желтых макак на палубу и не забудьте цепи с наручниками! Дьяв…щина, вы слышите?
Салливан, потерявший где-то свою шляпу, похоже, пытался протестовать, но Спринг заткнул ему рот очередным воплем, и матросы начали выводить девушек, замыкая ножные кандалы на их лодыжках и сбивая их в кучу за бизань-мачтой. Спринг и Салливан стояли у штурвала и последний указывал на бриг, который быстро нагонял нас.
— Через пять минут он снова начнет палить в нас, — завопил Салливан, — мы не сможем убежать, шкипер, и не можем драться! Ч-рт возьми, мы искалечены!
— Мы можем драться, мистер! — Шрам Спринга налился кровью. — Мы заставили заткнуться этот шлюп, не так ли? Остался лишь неуклюжий бриг. Думаешь, я его боюсь?
— Посмотрите на него, — вопил Салливан, — у него же по меньшей мере, тридцать пушек!
Я всегда знал, что Салливан — разумный парень.
— Я буду с ним драться, — упрямо повторил этот идиот Спринг, — я отправился в этот рейс не для того, чтобы береговые крысы бросили меня в тюрьму в Новом Орлеане! Но сначала уладим дело с этим черным мусором — тогда, если мы будем сражаться и проиграем, американцы не найдут здесь ни одного черномазого. А ну, набросьте на них цепь!
Было похоже на то, что Салливан вот-вот взорвется:
— Я не хочу этого делать! Янки чер…ски близко, они же увидят, что мы сбросили их за борт!
— Ну и что же? Нет негров — нет уголовного преступления. Они что хотят могут делать с судном, с этим ч-ртовым законом про оборудование для перевозки рабов, но не смогут нас с тобой и пальцем тронуть. А ну, говорю я вам, мистер, проденьте цепь через кандалы!
Я не понимал, в чем дело, пока четверо матросов не притащили на корму тяжелую цепь, уложив ее вдоль правого борта. Затем они подогнали женщин и начали продевать этот жуткий трос между кандалами на их ногах, соединяя пленниц друг с другом. После того как тяжелые звенья были закреплены веревками на крайних в ряду девчонках, негритянкам было велено лечь на палубу и задрать скованные ноги вверх. Навалившись, матросы подняли цепь вровень с поручнями.
— Достаточно! — проревел Спринг. — А теперь присматривайте за ними, пока я не скажу.
Я не особо впечатлителен: мне приходилось с большим интересом смотреть, как сипаев приковывают к жерлам пушек в Канпуре, и я спокойно поглощал свой обед в Пекине через пару часов после грандиозной резни, но тут мне показалось, что от метода, при помощи которого Спринг хотел избавиться от улик своего преступления, меня вывернет наизнанку. Женщины плакали и визжали от страха; как только цепь отпустили, они распластались на палубе, придавленные ее весом, а в море неминуемо пошли бы камнем на дно. А затем, даже если «Бэллиол Колледж» и захватят, можно будет сказать: «Рабы? Какие рабы, капитан?» Я слыхал, что такое частенько случалось, и помнил историю, рассказанную Салливаном о даго, который поджог свое судно. [XXX*] Но при всей самоуверенности Спринга я не мог поверить, что ему удастся уйти от расплаты: с палубы американского брига на нас было направлено по крайней мере с полудюжины подзорных труб. Янки смогут засвидетельствовать, что было совершено преступление, и они это видели, а значит, веревка нам гарантирована.
Несмотря на весь мой страх, я наконец смог по крайней мере обдумать происходящее. Спринг, очевидно, надеется, что сможет отбиться от янки и сохранить и свою свободу, и рабов; если же нет, то он просто столкнет их за борт в последнюю минуту. Я был уверен, что Салливан прав — мы не могли надеяться отбиться от брига. Кто-то должен был остановить этого сумасшедшего, иначе он сунет все наши головы в петлю.
Единственное, что может заставить мои руки и ноги работать в критической ситуации, это мысль о самосохранении. Еще не зная, что именно буду делать, я вдруг обнаружил, что иду к разбитому ящику с оружием, который стоял у грот-мачты. Двое матросов заряжали пистолеты, укладывая их в ряд на палубе; я взял парочку, причем один из них оказался двуствольным, и сунул их за пояс. Затем, заметив, что взоры всех прикованы к преследующему нас бригу и скулящим бедняжкам, скованным цепью, я скатился через главный люк на невольничью палубу.
Я до сих пор не знал, что собирался сделать; помнится, я думал тогда, пребывая почти в агонии от своей нерешительности, — вот что получается, если лезешь поиграться в политику и играешь в «двадцать одно» с молоденькими девушками. У меня мелькнула дикая мысль выйти на ют через двери в главной надстройке, которые были открыты после того, как очистили невольничью палубу, найти миссис Спринг в капитанской каюте и обратиться к ней. Я понимаю, что это была абсолютно сумасшедшая идея, но все же я вдруг обнаружил, что, тем не менее, бегу по коридору, протискиваюсь в двери кормовой кают-компании и, проклиная себя, начинаю ломать голову над тем, что же делать дальше.
Рев Спринга, раздавшийся почти прямо у меня над головой, подействовал на меня, как сигнал боевой тревоги; выглянув из люка, я смог увидеть только его голову и плечи — он стоял спиной ко мне у штурвала. Он орал на орудийные расчеты, сзывая их на свои места, и, судя по интонациям его голоса, капитану приходилось нелегко. Как и Салливан, матросы больше не хотели драться. Затем я услышал голос помощника, который кричал что-то Спрингу, и неожиданно его крик был прерван треском пистолетного выстрела.