Не успел закончиться день, как мне пришлось увидеть его в ином расположении духа, но, по счастью, не я стал объектом его гнева, даже скорее наоборот.
Дежурный офицер, молоденький капитан по имени Рейнольдс, с дочерна загорелым из-за службы в Индии лицом, провел меня по лагерю. [III*] С профессиональной точки зрения он был хорошим солдатом, только слишком флегматичным. Я держался с ним бесцеремонно, даже дерзко, но он никак на это не отреагировал, ограничившись рассказом о том, что есть что, и подыскал мне денщика. Закончился обход в конюшне, где разместили мою кобылу, ее я, кстати, окрестил Джуди, и моего строевого жеребца.
Грумы постарались на славу, наводя лоск на Джуди. В Лондоне нельзя было найти лучшей верховой лошади. Рейнольдс не преминул восхититься ею. И надо было случиться так, что тут появляется наш милорд, да еще злой, как черт. Натянув поводья прямо перед нами, он трясущейся от злости рукой указал на приближающееся ко двору конюшни подразделение во главе с сержантом.
— Капитан Рейновьдс! — рявкнул полковник, с алым от ярости лицом. — Это ваше подразделение?
Рейнольдс сказал, что да.
— И вы видите их чепраки? — ревел Кардиган. — Вы видите их, сэр? Какого они цвета, хотев бы я знать? Вы не скажете мне, сэр?
— Белые, милорд.
— Бевые? Да неужто? Вы что, идиот, сэр? Или вы давьтоник? Они не бевые, они жёвтые — от неряшвивости, неопрятности и небрежности. Они грязные, скажу я вам!
Рейнольдс молчал, и Кардиган просто взбесился от ярости.
— Без сомнения, это отвично сошло бы двя Индии, где вам, скорее всего, пришвось изучать свои обязанности. Но при мне это не пройдет, вы поняви, сэр?
Взгляд полковника пробежался по конюшне и остановился на Джуди.
— Чья эта вошадь?
Я ответил, и он с торжеством посмотрел на Рейнольдса.
— Видите, сэр! Офицер товько что прибыв в повк, а уже может показать вам и вашим хвавёным парням из Индии, как надо исповнять свой довг. Чепрак у мистера Фвэшмена бевый, сэр, такой, какой ваш довжен быть — мог быть, если бы имеви хотя бы понятие о дисципвине и порядке. Но он у вас не такой, скажу я вам, сэр!
— Чепрак мистера Флэшмена новый, сэр, — заметил Рейнольдс, что было совершенно справедливо. — Наши выцвели от времени.
— Конечно, теперь вы будете искать оправдания! — отрезал Кардиган. — Скажу вам, сэр: есви бы вы знави свое дево, они быви бы вычищены, а если это не помогает — заменены. Но вы, ясное дево, не имеете об этом ни мавейшего понятия. Ну-ну. Двя Индии ваша неряшвивость, как я повагаю, быва терпима. Но здесь это не пройдет, имейте в виду! Завтра чепраки довжны быть чистыми, вы свышави, сэр? Чистыми, или вы за это ответите, капитан Рейновьдс!
С этими словами он ускакал прочь, гордо задрав вверх голову, и до меня донеслось его «Ну-ну», когда он заговорил с кем-то за оградой конюшни.
Я был страшно обрадован тем, что меня отметили, точнее, даже похвалили, и имел глупость поделиться этим с Рейнольдсом. Тот смерил меня взглядом, будто в первый раз увидел, и голосом, звучащим немного гортанно, как у валлийца (это приобретается за годы службы в Индии), сказал:
— Ага, должен заметить, дела у вас идут на лад, мистер Флэшмен. Лорд «Ну-ну» недолюбливает нас, индийских офицеров, зато любит плунжеров, а вы, похоже, чистой воды плунжер.
Я спросил, что он имеет в виду под словом «плунжер».
— О, — ответил он, — плунжер, если хотите знать, — это парень, у которого есть богатый выезд, который оставляет свои карточки в лучших домах, которого мамочки стараются подцепить для своих дочек, который в изрядном подпитии разгуливает по парку, и вообще это щеголь до мозга костей. Ну да, иногда ему приходится немного побыть солдатом — когда он не слишком занят своими светскими делами. Всего доброго, мистер Флэшмен.
Конечно, сказал я себе, Рейнольдс завидует, и в глубине души испытал немалое удовлетворение. Впрочем, его оценка была в целом верной: полк действительно делился на «индийских» офицеров (еще не покинувших его после возвращения на родину) и «плунжеров», к которым, разумеется, примкнул и я. Они приняли меня как своего, даже самые знатные, а уж я-то умел располагать к себе людей. В то время я еще не был так боек на язык, как стал после, однако уже вскоре они увидели во мне товарища: умелого в обращении с лошадью, бутылкой (хотя поначалу я малость осторожничал) и готового на всякие проказы. Для пущего блага я использовал подхалимаж — не в открытую, разумеется, но от того не менее удачно — есть такой способ подхалимажа, который намного превосходит обычное лизоблюдство, и состоит он в искусстве сочетать ложь с правдой и чувствовать, вплоть до дюйма, насколько далеко можно зайти. Кроме прочего, у меня были деньги, и я этого не скрывал.
«Индийские» офицеры переживали тяжелые времена. Кардиган ненавидел их. Главными объектами его ненависти были Рейнольдс и Форрест, которым он постоянно давал понять, что им лучше покинуть полк, уступив место истинным, в понимании полковника, джентльменам. Почему он так напустился на тех, кто служил в Индии, я так толком и не понял. Говорили, это из-за того, что они не принадлежали к высшему обществу или не имели хороших связей, и это трудно отрицать. Кардиган был конченый сноб, но мне сдается, что причины его ненависти к «индийцам» крылись глубже. Что ни говори, они были настоящими солдатами и имели боевой опыт, тогда как Кардигану за двадцать лет службы ни разу не доводилось слышать свист пуль. [IV*]
Как бы то ни было, он делал все, чтобы их жизнь стала невыносимой, и за полгода с моего поступления в полк я был свидетелем нескольких вынужденных уходов в отставку. Даже нам, плунжерам, приходилось нелегко, поскольку он был сущим дьяволом во всем, что касалось дисциплины, а плунжеры далеко не все являлись дельными офицерами. Смекнув, куда дует ветер, я с гораздо большим усердием, чем в Рагби, принялся за учебу: совершенствовался в строевой подготовке (что было не слишком трудно), и назубок выучил правила походной жизни. Мне попался отменный денщик — дубиноголовый детина по имени Бассет. Он знал все, что полагается знать солдату, и ничего более, а кроме того, был настоящим гением по части полировки обуви. Я задал ему хорошую трепку при самом нашем знакомстве, и у него, похоже, с тех пор сложилось обо мне хорошее мнение, так что он смотрел на меня, как пес на хозяина. По счастью, моя внешность идеально подходила для парадов и смотров, а это прежде всего и ценил Кардиган. Думаю, только старший сержант полка и один или два строевых сержанта могли сравниться со мной во владении конем, и его светлость несколько раз отмечал меня за выездку.
— Ну-ну! — говаривал он. — Флэшмен сидит хорошо, скажу я вам. Быть ему адъютантом.
И я соглашался с ним: Флэшмен сидел очень хорошо.
В офицерском обществе для меня все тоже складывалось достаточно неплохо. Народ там собрался легкомысленный, деньги текли рекой, и даже если оставить игру под крупные ставки, от чего Кардиган призывал нас воздерживаться, азартные игры были в большом ходу. Такая расточительность больно била по «индийцам», что забавляло Кардигана, постоянно поддевавшего их: раз не можете держаться наравне с джентльменами, отправляйтесь-ка по своим фермам и торговым лавкам, «продавать башмаки, горшки и кастрюли», скажет, бывало, тот и от души засмеется, будто веселей этой картины ничего представить нельзя.